Нестор Иванович Махно - [4]

В «Бутырках» Нестор подорвал здоровье. Упрямый, не желавший смириться с бесправием, с тяжелым режимом, он постоянно спорил с начальством и часто сидел в холодном карцере. 14 октября 1911 г. тюремный врач обнаружил у него чахотку и отметил, что заключенный приобрел эту болезнь во время содержания под стражей. В тюремной больнице ему было удалено одно легкое. Махно переносил превратности судьбы стойко, не падал духом и верил, что рано или поздно ему удастся вырваться на свободу. Из Гуляйполя он получал на Пасху письма от матери, иногда от братьев, близких и соседей. Брат Григорий призывал Нестора «обратиться к Иисусу Христу», который его защитит и спасет от бед. Ко дню рождения приходили поздравительные открытки от жившей в Гуляйполе любимой девушки Нюси Васецкой.

Махно скучал по дому, просил родных писать почаще, побольше сообщать об их жизни, в одном из писем матери напомнил ей, как важно получать весточку от родного человека, когда находишься в беде: «Ведь помнишь, как радостно нам было, когда мы были дома, а Савва в Японии, в плену, и когда получили мы от него письмо, отражающее собой всю жизнь его. Как больно, тяжело и в то же время радостно нам было от того, что он жив, что у него есть надежда быть в живых и возвратиться на родину. Так ожидаю я от Вас и Нюси письма, которое мне скажет, что вы обе живы-здоровы, что у Вас, мама, есть надежды на здоровую жизнь и на счастье увидеть меня возле себя, а у Нюси надежды на ее счастливую юную жизнь, познающую свое призвание, и также видеться со мной. Я от одного только воспоминания прихожу в неописуемое упоение»^[14].

Воспоминания о бутырских днях жизни Махно оставил Аршинов. «В обстановке каторги, — писал духовный наставник Нестора, — он ничем особенным не отличался от других, жил, как и все прочие — носил кандалы, сидел по карцерам, вставал на поверку. Единственное, что обращало на него внимание, — это его неугомонность. Он вечно был в спорах, в расспросах и бомбардировал тюрьму своими записками. Писать на политические и революционные темы у него было страстью. Кроме этого, сидя в тюрьме, он любил писать стихотворения и в этой области достиг большего успеха, чем в прозе»^[15].

Когда вышел манифест об амнистии в связи с празднованием 300-летия дома Романовых, Нестор с нетерпением ожидал, что и перед ним откроются тюремные ворота. Не дождавшись, 17 июля 1913 г. он написал прошение московскому губернскому тюремному инспектору с запросом, применим ли к нему царский указ. Узнав через неделю, что вынесенный ему приговор не подлежит пересмотру, он впал в депрессию и стал вынашивать идею побега. Первую мировую войну, о которой часто писали Нестору его братья, он встретил без эмоций. В отличие от многих политических заключенных его не охватил патриотический угар. От брата Савелия, принимавшего участие в русско-японской войне 1904–1905 гг., он знал о лишениях, которые ждут солдат, и беспокоился о братьях, понимал, что им предстоит воевать. 10 августа 1914 г. Махно обратился к тюремному начальству с просьбой разрешить ему написать вне очереди письмо в связи с уходом на фронт брата Емельяна.

С собратьями по несчастью Нестор держался отчужденно, за что и обрел кличку «Скромный». Многие считали его чудаком, поскольку он не раз заявлял, что, выйдя из «Бутырок», станет знаменитым человеком. «Как ни тяжела и безнадежна была жизнь на каторге, — вспоминал Аршинов, — Махно тем не менее постарался широко использовать свое пребывание на ней в целях самообразования и проявил в этом отношении крайнюю настойчивость. Он изучал русскую грамматику, занимался математикой, русской литературой, историей культуры и политической экономией. Каторга, собственно, была единственной школой, где Махно почерпнул исторические и политические знания, послужившие затем ему огромным подспорьем в последующей его революционной деятельности. Жизнь, факты жизни были другой школой, научившей его узнавать людей и общественные события»^[16].

12 июня 1916 г. Махно написал начальнику тюрьмы просьбу разрешить ему на заработанные деньги купить «Словарь иностранных слов»^[17]. Обычно же он вел себя вызывающе, выражая недовольство по любому поводу. Уже через несколько недель пребывания в «Бутырках» он в графе «поведение» удостоился записи «скверное», за что в течение остальных лет, вплоть до своего освобождения 2 марта 1917 г., ходил закованным по рукам и ногам.

Как известно, после свержения царизма к политике потянулось «неслыханно громадное количество» людей; «гигантская мелкобуржуазная волна» подняла на своем гребне множество представителей различных партий^[18]. В этой ситуации Махно не остался в стороне и, выйдя из тюрьмы, тотчас отбыл в Гуляйполе. В деревне местные новости распространяются с большой быстротой. О том, что 23 марта 1917 г. домой вернулся из Москвы каторжник Махно, стало известно мгновенно. В глазах односельчан он был человеком, пострадавшим за крестьянские идеалы. Поскольку других революционеров им почти не доводилось ни видеть, ни слышать, Махно олицетворял в их глазах борца за народное счастье. Местный поэт А. Монюшенко сочинил стихи «Привет каторжанам», которые Нестору продекламировала группа гуляйпольских школьников: «Привет вам, страдальцы за счастье людей!//Привет вам, борцы за свободу!//Привет вам, добывшие мукой своей//Желанную волю народу!»