Несостоявшийся император. Александр Михайлович - [23]

Первый обед прошёл напряжённо. Присутствующие предпочитали молчать и бросали друг на друга предостерегающие взгляды. Прошло несколько недель, прежде чем мне удалось убедить своих подозрительных менторов, что у меня нет намерений доводить до сведения царя их обычные застольные разговоры. Я сознавал, что мне предстояла серьёзная борьба. После обеда, вернувшись в свою каюту, я нашёл на койке большого толстого кота. Он довольно мурлыкал и ожидал, что его приласкают. Безошибочный животный инстинкт подсказывал ему, что он встретит во мне друга, и моё сердце наполнялось бесконечной благодарностью. Эту первую ночь на “Варяге” мы провели на койке вместе, свернувшись калачиком. В моей каюте пахло свежей смолой. Плеск волны, которая ударялась о корму, действовал успокаивающе на натянутые нервы. Я лежал на спине, прислушиваясь к перезвону склянок на окружавших нас судах. Время от времени я слышал сонный голос вахтенного, кричавшего в темноту: “Кто гребёт?” Я думал о новой жизни, которая начнётся завтра. Я вспоминал лица кадет, которых увидел в катере, и строил различные планы о том, как бы их расположить к себе. Широкие железные перекладины над моей головой напоминали о суровой дисциплине во флоте, но детство уже приучило меня повиноваться и не ожидать поблажек. Я встал с койки, открыл чемодан и вынул иконку Св. Благоверного Великого Князя Александра Невского, моего святого. Теперь два друга должны были охранять мой сон — молчаливый бородатый святой и кот-мурлыка.

Шум уборки палубы разбудил меня на рассвете. Сперва я удивился, но потом вспомнил, что нахожусь на палубе корабля. Выглянув в иллюминатор, я увидел многочисленные катера, бороздившие поверхность моря, и вскочил с койки. Начинался интересный день. Палуба блестела, вычищенная песком и камнем, и было прямо грешно ступать по её ещё не высохшей поверхности. Пробираясь на цыпочках, у кормы я натолкнулся на группу кадет на утренних занятиях. Я остановился, придумывая соответствующее приветствие...

   — Эй, вы, — крикнул мне стройный белокурый мальчик, — хорошо выспались?

Я ответил, что никогда ещё в жизни я не спал так хорошо. Кадеты мало-помалу приблизились ко мне. Лед был сломан.

Меня засыпали вопросами: до какого часа мне позволяли спать дома? Сколько комнат в нашем дворце? Правда ли, что я собираюсь сделаться моряком? Часто ли я вижу государя? Правда ли, что говорят о его физической силе? Собираются ли и другие великие князья поступить во флот?

Они жадно ловили мои ответы. Очень удивились, а потом обрадовались, узнав, что сам наследник вставал в шесть часов утра. Оказалось, что известие о моём поступлении во флот произвело в Морском корпусе сенсацию, и кадеты “Варяга” считали особой честью, что я буду плавать именно на их судне.

   — Это заткнёт тех гвардейских офицеров, которые до сих пор всегда хвастались, что все великие князья служат в их полках, — веско заключил высокий кадет. — Отныне флот будет иметь своего представителя в императорской семье.

Я покраснел от удовольствия и заявил, что очень сожалею, что мне не позволено спать и есть вместе с остальными кадетами. Они уверили, что никто далее не обратил на это внимание. По их мнению, вполне понятно, что адмирал предпринял особые меры для моей безопасности.

Последовали новые вопросы:

   — Сколько прислуги имеется в Гатчине? Сколько человек обедают с императором за столом?

До восьми часов я старался удовлетворить любопытство моих новых товарищей, пока не раздался сигнал к поднятию флага.

Мы стояли в строю с непокрытыми головами, пока белый флаг с Андреевским крестом поднимался на гафеле. На безразличном лице адмирала заиграл румянец, а по моей спине пробежал холодок. В течение долгих лет службы во флоте я никогда не мог остаться равнодушным к этой красивой церемонии и не переставал во время её волноваться. Я часто вспоминал красивые слова лаконической надписи, выгравированной французами на братском памятнике французских и русских моряков, сражавшихся в 1854 г.: “Unis pour la gloire, reunis par la mort, des soldats c’est le devoir, des braves c’est le sort”[9].

После церемонии поднятия флага был отдан приказ: “Всем на шлюпки!” Я был назначен на шлюпку с корвета “Гиляк” вместе с кадетами моего класса. В течение часа мы плавали под парусами, и нас учили грести. Несколько раз мы должны были пройти пред адмиралом, который за нами внимательно наблюдал. Нашим следующим уроком было поднятие парусов на корвете, причём на фок-мачте и грот-мачте работали матросы, а на бизани — кадеты. Наконец, от 10 до 11 часов был урок практического мореходства. После завтрака и короткого отдыха следовало ещё четыре часа занятий. Обед подавался в 6 часов вечера. В восемь часов мы должны были быть уже в койках.

Во время занятий мне не оказывалось какого бы то ни было преимущества. Когда я делал что-нибудь неверно, мне на это указывалось с той же грубоватою искренностью, как и остальным кадетам. Объяснив мне раз и навсегда мои обязанности, от меня ожидали чего-то большего, чем от остальных кадет, и адмирал часто говорил мне, что русский великий князь должен быть всегда примером для своих товарищей. Это равенство в обращении мне очень нравилось. Я учился легко. Моё непреодолимое влечение к морю усиливалось с каждым дном. Я проводил на вахте все часы, назначенные нашей смене, находя лишь приятным провести четыре часа в обществе мальчиков, ставших моими друзьями, в непосредственной близости моря, которое катило свои волны в таинственные страны моих сновидений.