Несокрушимый Арчи - [17]

На тему о книгах для постельного чтения написано немало. По общему мнению, наилучшим снотворным служит неторопливое повествование с незатейливым сюжетом. Если это верно, то выбор милого старины Окоселого был крайне неразумным. Читал он «Приключения Шерлока Холмса», а точнее, рассказ под названием «Пестрая лента». Он не был большим книгочеем, но уж если читал, то предпочитал что-нибудь с перчиком. И Окоселый увлекся. Он уже читал этот рассказ, но очень давно, и все перипетии сюжета переживал заново. А сюжет, если помните, строится на деятельности изобретательного джентльмена, который держал у себя дома змею и имел обыкновение запускать ее в чужие спальни, чтобы затем получить по страховке. Окоселый испытывал приятную дрожь, так как змеи всегда вызывали у него особый ужас. Ребенком он увиливал от посещения серпентария в зоопарке; а позже, когда стал взрослым, покончил с детскими замашками и всерьез взялся за выполнение самовозложенной на себя миссии поглотить все спиртные напитки в Англии, отвращение к Ophidia сохранилось у него в прежней силе. К неприятию реальных змей добавилась более зрелая боязнь тех, которые существовали только в его воображении. Он ярко помнил свои эмоции, когда всего лишь три месяца назад увидел длинную зеленую змею, которой, по утверждению большинства современников, там не было.

Окоселый прочел: «Внезапно послышался еще один звук — тихий, умиротворяющий звук, словно из кипящего чайника вырывалась струйка пара».

Лорд Сиклиф вздрогнул и оторвал взгляд от страницы. Воображение принялось за свои игры. Он готов был поклясться, что как раз услышал именно такие звуки. Доносились они как будто со стороны окна. Он снова прислушался. Нет! Полная тишина. Он снова погрузился в рассказ и прочитал: «Нашим глазам открылось странное зрелище. У стола на деревянном стуле сидел доктор Гримсби Райлотт, облаченный в длинный халат. Подбородок его был вздернут, жуткий взгляд неподвижных глаз устремлен на угол потолка. Лоб его охватывала странная желтая лента в коричневых пятнах, словно бы туго затянутая вокруг головы.

Я шагнул вперед. Тотчас непонятный головной убор зашевелился, и из волос доктора стремительно поднялась плоская ромбовидная голова на раздутой шее омерзительной гадины…»

— Фу-у… — сказал Окоселый.

Он закрыл книгу и отложил ее. Голова у него разболелась сильнее прежнего. Лучше бы выбрать для чтения что-нибудь другое! Такой книгой себя не убаюкаешь. И вообще людям не следует писать подобное.

У него екнуло сердце. Опять! Опять это шипение. И на этот раз он уже не сомневался, что доносится оно от окна.

Он повернулся к окну. И уставился на него, окаменев. Через подоконник неторопливо и изящно переползала змея. И, переползая, она приподняла голову и прищурилась, словно близорукий человек сквозь очки. У края подоконника она помедлила, а потом, извиваясь, спустилась на пол и поползла через комнату. Окоселый не мог оторвать от нее глаз.

Питера — поскольку он был очень чувствительной змеей — глубоко ранила бы мысль о том, как его появление подействовало на обитателя этого номера, узнай он об этом. Сам он не испытывал ничего, кроме теплейшей благодарности к человеку, который открыл окно и дал ему возможность укрыться от довольно знобкого ночного воздуха. С той самой секунды, когда сумка открылась и выбросила его на подоконник этажом ниже, он терпеливо ждал такого спасения. Он был змеей, невозмутимо принимавшей любое развитие событий, и был готов терпеливо дожидаться дальнейшего, но последние часа два ему все больше хотелось, чтобы кто-нибудь принял какие-то меры и спас его от замерзания. У себя дома он спал на пуховой перинке, и каменный подоконник никак не устраивал змею с устоявшимися привычками. Он благодарно заполз под кровать Окоселого. Там лежали брюки, так как его гостеприимный хозяин раздевался не в том настроении, когда снятую одежду аккуратно складывают и бережно кладут на стул. Питер оглядел брюки. Нет, не пуховая перинка, но все-таки лучше, чем ничего. Он свернулся на них и уснул. После дня, полного треволнений, он был рад погрузиться в сон.

Минут через десять Окоселого немного отпустило. Сердце, которое словно бы устроило себе передышку, снова забилось. Разум утвердился в правах. Он заглянул под кровать и ничего не увидел.

Окоселый понял все. Он сказан себе, что ни секунды по-настоящему не верил в Питера как в реально живого. Само собой разумелось, что никакой змеи в его номере быть не могло. Окно выходило в пустоту. Его номер находился в нескольких этажах над землей. И когда Окоселый поднялся с кровати, у него на лице застыло выражение суровой решимости. Выражение, свидетельствующее, что он переворачивает страницу и начинает новую жизнь. Он оглядел помещение в поисках орудия, с помощью которого мог бы осуществить замысленное деяние, и в конце концов вытащил металлический прут, на котором висела занавеска. Использовав его как рычаг, он вскрыл верхний ящик из шести, стоявших в углу. Мягкое дерево затрещало и раскололось. Окоселый вытащил укутанную соломой бутылку. Долгий миг он стоял и смотрел на нее, как глядят на друга, приговоренного к смерти. Затем со внезапной решимостью направился в ванную. Раздался звон бьющегося стекла и бульканье.