Несмолкаемая песня [Рассказы и повести] - [3]

Сказочник Максим, признается позже Шуртаков, не раз приходил ему на память, когда он уже осмысленно начал читать книги. В них, в книгах, то ли между строк, то ли между слов присутствовала — он это чувствовал — та самая тайна, которая впервые открылась будущему прозаику в сказках мудрого старика. До писательства, разумеется, было еще далеко. Пока души его коснулась лишь волшебная магия слова, удивление и благоговение перед ней. Это-то как раз, быть может, и есть самое важное. Человек, так рано почувствовавший в слове его могущественную, волшебную силу, не мог уж и позже позволить себе легкомысленного обращения с ним, баловаться, как он сам говорит, без серьезных к тому оснований, стишками или рассказиками. К этому он прибавит: «Не знаю, для кого как, а для меня тайна слова и по сей день остается все той же великой и „неразгаданной“».

Не знаю, повторю я вслед за писателем, как другим, а мне лишь сейчас, после такого признания самого Семена Шуртакова, стало особенно ясно, почему так долго делается им каждая его вещь, будь то повесть или коротенький рассказ. Лет пять назад у него выходил сборник повестей и рассказов. Издательство попросило автора проставить даты, указать, когда были написаны эти вещи. Под одним из рассказов было проставлено: «1949–1962».

Впервые автор прочитал рассказ еще студентом на семинаре, которым руководил К. Г. Паустовский. Надо полагать, что этот великолепный мастер сказал молодому литератору что-то такое, что заставило его подальше упрятать свое сочинение и вернуться к нему только в году 1962. Требовательность, взыскательность учителя повстречались с ответной требовательностью и самовзыскательностью ученика, который шел в литературу с серьезными намерениями и если еще не в полной мере овладел словом, то цену-то ему уже хорошо знал. Он знал, что слово — всемогуще. Овладев нм, равно как и огнем, человечество сделало стремительный рывок в поступательном своем развитии. Из слов люди научились созидать памятники неслыханной красоты и долговечности. Слово может все. Оно может заставить улыбнуться самого мрачного по натуре человека и повергнуть в уныние самого, казалось бы, неисправимого весельчака. Из слов, а не из чего-нибудь другого, создаются гимны, поднимающие на борьбу целые народы. Словами же люди объясняются в своих самых сокровенных чувствах. Велик диапазон действия слова! И вот ты, простой смертный, берешь на себя смелость иметь дело с этим самым словом как главным строительным материалом для своих сочинений — подумал ли ты прежде, какую ношу решил взвалить на себя, какую ответственность добровольно берешь?

Знал, похоже, будущий писатель и о другом, может быть, еще более важном. Из всех пишущих ты должен будешь походить лишь на одного литератора, а именно на самого себя.

В литературе, думается мне, есть что-то такое, очень похожее на периодическую таблицу элементов, открытую Менделеевым. В ней множество заполненных и не заполненных еще клеточек. Элемент обнаружен — клеточка заполняется. В бесконечном ряду литературных открытий также множество клеток заполнено, но — тут сходство кончается — еще большее их число находится в состоянии ожидания: их в свое время заполнят другие писательские имена. Пускай твой голос будет не столь звучен, как, скажем, у Пушкина, Льва Толстого, Горького, Маяковского, Шолохова или Леонова, но он должен быть твоим голосом и уже по одному этому неповторимым. Только в этом случае ты нужен литературе, только при таком условии ты оставишь в ней какой-то заметный след. Ведь природа сотворила тебя как крайнюю и законченную индивидуальность; великая художница, она из миллиардов человеческих существ ни в одном не повторилась. Доверься же себе и перенеси на бумагу твой собственный голос, и он, этот голос, будет для всех свеж и оригинален, а потому ценен.

Надо полагать, поначалу Семен Шуртаков, как и все начинающие, у кого-то учился, кому-то подражал. Не просто, совсем не просто найти самого себя, свою собственную, только тебе одному присущую манеру письма, свой язык, свою интонацию; наконец, кому не известно, что эти поиски иногда затягиваются на многие годы и далеко не всегда достигают цели.

Период искания, подражания для Семена Шуртакова длился сравнительно недолго. Может быть, еще и потому, что прежде, чем отважиться стать литератором, он прошел нелегкую жизненную школу, сперва в родном селе, рано приобщившись к крестьянскому труду, затем военным моряком на Тихоокеанском флоте, где его опахнула своим огненным крылом вторая мировая война.

Первые рассказы С. Шуртакова, с которыми он в 1946 году поступал в Литературный институт имени А. М. Горького, были о войне. Затем, уже по окончании института, на многие годы его писательское внимание будет отдано жизни послевоенной деревни. Героями многочисленных очерков и рассказов, а также повестей «Трудное лето» и «Подгон» станут председатели колхозов, агрономы, трактористы, комбайнеры — словом, сельские жители, земляки писателя, его вчерашние товарищи по работе на земле.

Тогда же будут написаны поэтичнейшая повесть «Где ночует солнышко» и книги путешествий по стране и за рубежом — «Путешествие на край света» и «Франция вблизи».