Несколько способов не умереть - [7]

— Ты это, начальник, не того, они пришли ко мне, я их прогнал. На кой они мене, слышь, начальник, я им, того, и пошамать не дал. Волки они, ружо отняли, стволы поотбивали, во, в зубы мене тычину дали… Я, это, адресок Егорке Сенявину от души дал, сказамши, как срок выйдет, приходь, угошшу… А он…

Ломов поднялся, отряхнул пыль с рукава, оглянулся, убедился, что из дома деда Ермолая их не видно, сказал, недобро усмехаясь.

— Шел бы ты отсюда, Степан. Сам понимаешь. Доверять тебе у меня нет оснований. Откуда я знаю, что ты не пальнешь ненароком мне в спину? Иди, потом поговорим.

— Слышь, начальник, — Кравчак из всех сил обминал друг об дружку мясистые ладони, — я ничего. Это… Там у Ермолая окно боковое, ну что на нас глядит, на сельпо, не закрывается оно, слышь, ты его, это, не разбивай, а пихни легонько, там крючка нет. Вот. И, это, Егорка Сенявин шмаляет шибко, здорово, ты, того, поосторожней… Он знает, кто ты. Это я сдуру вчера про тебя накалякал.

Кравчак замолчал, повернулся и, тяжело ступая, скрылся за углом. Ломов задумчиво посмотрел ему вслед.

Два выстрела подряд грохнули так неожиданно, что Ломов вздрогнул и невольно пригнулся. Артюхин безумствовал, как мог. Он истошно орал, поносил весь преступный мир на чем свет стоит, кричал, что сам попросится приводить в исполнение смертные приговоры, всячески обзывал Лысого и стрелял не переставая. «Он свихнулся, — подумал Ломов, — что он так орет-то?» Потом, вспомнив, что сам приказал Артюхину создавать побольше шума, усмехнулся — этот приказ инженер понял по-своему. Надо было только стрелять почаще, а он еще и голосил на всю округу. Ну да ладно, это тоже неплохо. Ломов выглянул из-за угла. Артюхин был совсем близко от дома и безостановочно палил в его сторону. Лысый выстрелил в ответ только один раз, да и то лить для острастки, потому что инженера скрывал забор дома деда Ермолая, невысокий, но внушительный, сколоченный из толстенных досок.

«Пора», — решил Ломов и, пригнувшись как можно ниже, стремглав пронесся до забора, перемахнул его, застыл на секунду и в два прыжка достиг дома. Боковое окно комнаты, откуда стрелял Лысый, приходилось Ломову на уровне подбородка. Он осторожно посмотрел сквозь стекло, но ничего не увидел, приподнялся на мыски, оперся ладонями о подоконник, подтянул на руках тренированное тело, это было очень неудобно, потому что правая ладонь стискивала пистолет, и с неимоверной силой перебросил свое тело через подоконник. Окно поддалось легко — оно действительно было открыто. Ломов упал на пол левым боком, стремительно перевернулся и, еще не видя Лысого, выстрелил два раза в сторону окна на фасаде, примерно туда, где Лысый должен был находиться. В ответ оглушительно прогрохотал обрез, и правую руку капитана отбросило назад, пистолет отлетел в дальний угол. Ломов вскрикнул от боли и только теперь увидел Лысого: он стоял почему-то на коленях и был окутан белесым пороховым дымом. Ломов стремительно вскочил на ноги. Прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от Лысого, ударом ноги выбил обрез и навалился на него всем своим восьмидесятикилограммовым телом. Лысый зарычал по-звериному, попытался вывернуться, но не смог. И тут Ломов понял, что тот ранен, потому-то он и стоял на коленях. Левой рукой Ломов уперся Лысому в подбородок и крепко придавил его голову к полу.

Справа от окна треснул выстрел. И, круто обернувшись, Ломов увидел в проеме потное злое лицо Артюхина, двустволка лежала поперек подоконника, в следующее мгновение инженер мог сделать второй выстрел, но этого не понадобилось. Ломов приподнялся над Лысым, повернул голову в другую сторону и наткнулся взглядом на лежащего у двери бандита в черном, наглухо застегнутом ватнике и серой ушанке.

…Ломов вышел на крыльцо, вытер лицо и глухо вскрикнул от боли — правую ладонь будто ошпарило. Пуля попала в пистолет и выбила его. Удар был короткий и сильный. Он пришелся и по ладони. Теперь кисть начала постепенно синеть. Он поднес руку к глазам, усмехнулся и подумал: «Какая чепуха». С усилием переставляя ослабевшие ноги, он спустился с крыльца и присел на завалинку, прислонился спиной к стене, откинул голову, закрыл глаза и подставил лицо яростному июльскому солнцу.

— Пойду посмотрю, как там мать, — услышал Ломов голос Артюхина неподалеку. Хлопнула калитка. — Я скоро! — крикнул он уже с улицы.

Прошло минут пять, и Ломов почувствовал, что он не один во дворе.

— Это опять ты, Степан? — тихо спросил Ломов. Глаза он так и не открыл. До чего же хорошо было вот просто так сидеть и совершенно ничего не делать.

— Я, — отозвался Степан.

— Ну, теперь говори, что хотел.

— Это, Егорка-то жив?

— Жив, связанный лежит.

— Ага. Плохо он начал, вот и кончит плохо. Душегуб. Я счас сержанта твоего видел убиенного. Молодой совсем, ладный был.

Ломов промолчал.

— Мне чего будет за пальбу-то энту? — опять заговорил Степан.

— Допросим Сенявина, если все было, как ты рассказал, можешь жить спокойно.

— Ага, — Степан вздохнул.

Ломов наконец открыл глаза и первым делом уставился на огромный мешок, который лежал возле ног Степана.

— Это что же там у тебя? — поинтересовался он.