Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса - [2]

О ясновидении он судил столь же здраво и знал, что дар этот очень редок, если не уникален, а мы, привыкшие путать причины и следствия, наивно принимаем за него способность к визуализации явлений. «Речь идет о повышенной чувствительности, и не более того, — говорил он. — Настоящий ясновидящий скрывает свою силу и нередко проклинает ее, ибо очень хорошо понимает, как страшна ее суть и к каким жутким последствиям способна приводить в повседневной жизни…»

Поэтому Джон Сайленс, доктор, превзошедший современный уровень медицины, придирчиво отбирал больных, четко проводя границу между истерическим расстройством и тяжелой психической депрессией, для лечения которой требовались его особые силы. Обходясь без дешевых таинственных прорицаний, он как-то, справившись с очередной запутанной проблемой, пояснил мне: «Знаете, чему служат все системы прорицаний и откровений, начиная со сложной магической комбинаторики чисел и кончая примитивным гаданием на чаинках? Это просто различные способы затемнить внешнее видение и открыть внутреннее. А если вы нашли собственный метод, то никакие искусственные системы вам уже не нужны».

Я хорошо запомнил эти слова Джона Сайленса, они позволили мне понять особый характер его силы. Он нисколько не сомневался, что мысли способны передаваться на расстоянии и приводить к ощутимым результатам. «Учитесь правильно думать, — повторял он, — и тогда источники духовной энергии станут вам подвластны».

Ему перевалило за сорок, он был худощав и хорошо сложен, а в его темных, выразительных глазах часто вспыхивали яркие искры. Со стороны он казался уверенным в себе и в то же время немного наивным человеком. Окружающих смущал его открытый, доверчивый взгляд, чаще встречающийся у животных, чем у наделенных сознанием и душой их двуногих собратьев. Аккуратная бородка не скрывала твердую линию рта и волевой подбородок. Создавалось впечатление, будто тонкие черты этого лица озарены внутренним светом, а прекрасно вылепленный лоб свидетельствовал об умиротворенности рассудка, облагороженного тонкой чувствительной душой и без колебаний отбросившего все суетное и преходящее.

Джон Сайленс держался очень приветливо, но неизменно сохранял дистанцию, и лишь близкие друзья догадывались о пламенной целеустремленности его натуры.

— Полагаю, что речь идет о каком-то психическом расстройстве, — продолжала дама, стараясь изложить историю болезни как можно точнее. — Мне известно, вас интересуют подобные случаи. Я хочу сказать, что причины расстройства таятся в глубинах духа и…

— Прошу вас, любезнейшая, сначала опишите симптомы, — прервал ее доктор, — а уж потом делайте выводы.

Его голос прозвучал строго и внушительно. Миссис Сибендсон вздрогнула и, сдвинувшись на краешек кресла, прошептала, опасаясь ненароком выдать свое волнение:

— По-моему, там только один симптом — страх, обычный страх.

— Страх психической болезни?

— Думаю, что нет, но как я могу утверждать? Наверное, страх коренится в области психики. У него нет ни стресса, ни помешательства. Этот человек совершенно нормален, но его преследует смертельный ужас.

— Не совсем понимаю, что вы имеете в виду, говоря про «область психики», — усмехнулся Джон Сайленс, — а потому могу лишь строить предположения. Очевидно, вы хотите сказать, что у вашего знакомого нарушено душевное равновесие, но разум от этого дисбаланса не пострадал. Расскажите мне о вашем знакомом все, что сочтете необходимым, — кто он, каковы симптомы его душевного расстройства, в какой помощи он нуждается и чем я смогу ему помочь. Я вас слушаю и обещаю не перебивать.

— Ну что же, попробую, — неуверенно пробормотала шведская дама. — Но, пожалуйста, будьте снисходительны к моему рассказу. Я вам полностью доверяю и уверена, что вы сумеете добраться до сути этой странной истории. Итак, он молодой писатель и живет в маленьком особняке, где-то на Патни-Хилл. Пишет юмористические рассказы — это его излюбленный жанр. Да вы, наверное, слышали о нем. Его зовут Пендер, Феликс Пендер. Он очень талантлив и до недавнего времени пользовался шумным успехом. В ту пору он женился и был счастлив. Короче, его будущее казалось совершенно безоблачным. Я говорю «казалось», потому что внезапно ему изменил талант. Да если бы просто изменил! Все гораздо хуже — его дар вдруг преобразился: юмор этого человека, прежде такой яркий и жизнерадостный, сделался мрачным и зловещим. В итоге Феликс Пендер больше не способен писать в прежнем стиле. Для него это настоящая трагедия.

Джон Сайленс на миг приоткрыл глаза.

— Значит, он до сих пор пишет и силы его не иссякли? — быстро спросил он и вновь закрыл глаза.

— Он работает как одержимый, — воскликнула миссис Сибендсон, — но у него ничего не получается… и… — Она сделала паузу, пытаясь подыскать подходящее слово. — Он ничего не может предложить издателям и, лишившись своего постоянного дохода, пробавляется случайными заработками: рецензирует книги, берется за всякие странные дела, даже очень странные… Однако я убеждена, талант его окончательно не покинул, просто… просто…

Миссис Сибендсон опять осеклась, не зная, как сформулировать свою мысль.