Несколько дней из жизни следователя - [10]

Панферову вспоминались встречи в прокуратуре с каждым из арестованных работников райжилотдела. Как охотно они «каялись», «признавались», но ведь не было это ни чистосердечным раскаянием, ни признанием собственной вины, а только страхом, что кто-то из «друзей» опередит, переложит часть своей вины на тебя. А виновными были все.

«Начальник берет — значит, и нам можно», — оправдывали они себя. И брали. Нагло, вызывающе. Распоряжаясь, а по сути торгуя государственными квартирами как своими собственными. Брали деньгами, вещами, коньяками и винами.

«Как назвать, как расценить то, что творилось в отделе учета и распределения жилья?» — угрюмо раздумывал Панферов.— Как самое настоящее Чрезвычайное Происшествие! Как можно это назвать иначе, если даже те, у кого были все права на жилплощадь, готовы были давать и давали деньги взяточникам?! Как можно забыть разговор вот здесь, в кабинете, с рабочим завода спортивных изделий, первоочередником на получение жилья. И несмотря на это, все-таки выложил 500 рублей, потому что был уверен: «не дав», не получит квартиру. И уверенность свою подкреплял примерами из жизни друзей и знакомых.

Панферов слушал, ужасался услышанному и понимал, что если б сам, собственными ушами не слышал, то никогда бы этому не поверил. Оказывается, можно вынести решение о выделении жилплощади, а квартиру так и не дать. И до такой степени заморочить человеку голову, что он сам спросит: «Сколько?» И получит вполне определенный ответ. И его мать, зная, кому и зачем нужны эти деньги, пойдет просить их у родственников. И те, тоже зная, кому и зачем они нужны, отсчитывают нужную сумму. Положенные в конверт 500 рублей окажутся у заместителя председателя исполкома Куликова, и тот, сняв телефонную трубку, скажет с улыбкой инспектору отдела: «Мариночка, прими повышенные обязательства к Первомаю. Возьми документы у...» И через несколько дней рабочий завода, первоочередник своего предприятия получит долгожданный ордер.

ЧП! Да еще какое ЧП!

А разве не ЧП, что одна-единственная Вера Васильевна Шеховцова восстала против несправедливости, пришла в милицию, написала заявление. А остальные, включая всех этих первоочередников, членов их семей, родственников? Выходит, не верят, если покорно выкладывают деньги? Не верят, что можно добиться правды, не верят в справедливость, в наши законы и в конечном итоге в нашу власть?.. Страшно? Да, страшно! Вот где оно, самое главное, самое настоящее ЧП! Как же мы дошли, докатились до этого? Куда смотрели? Впрочем, почему «мы»? Пришло время конкретных вопросов и конкретных ответов.

Ты прокурор, ты отвечаешь за законность в районе, и если вдруг вскрываются подобные факты, значит есть здесь и твоя вина, твоя недоработка, несмотря на бессонные ночи, постоянное напряжение. Значит, надо еще раз проанализировать все и взвесить, чтобы не повторять ошибок. Значит, надо работать больше и лучше прежнего. Запастись терпением и упорством, потому что очень не просто укрепить в людях веру в непременное торжество правды и справедливости.

...Панферов нажал клавиш селектора и попросил вызвать следователя Амелькину. И пока она шла по коридору к его кабинету, Владимир Константинович думал о том, что надо как-то потеплее сказать ей о том, что она очень профессионально завершила серьезную и ответственную работу и что настала пора передавать дело в суд.

Из беседы с Панферовым

— Есть ли связь между вашей болезнью и «делом» Куликова?

— В определенной степени, да. Очень велико было нервное напряжение. Мы не могли допустить ни малейшей ошибки. А параллельно прокуратура вела еще несколько сложных дел. В какой-то момент организм не выдержал «перегрузки». Когда я выписывался, врач признался: «Еще бы чуть-чуть — и инфаркт». И посоветовал в будущем не принимать все так близко к сердцу.

— Советом воспользовались?

— Увы, — Панферов разводит руками, — не могу, не получается у меня так. А переделывать себя поздно. Да и не нужно. Кстати, — Владимир Константинович поднимает вверх палец,— Дзержинский требовал от чекиста только головы холодной. А сердца-то как раз наоборот — горячего. Я же, как вам уже говорил, увлекающийся. Когда вижу зло, готов на него с кулаками идти, не раздумывая.

Панферов смеется, но потом говорит серьезно:

— Помню, был случай. Сосед прибегает около двенадцати ночи: «В овраге женщина кричит! Что делать?» — «Как что? Бежать туда!» (Это еще на старой квартире было. Я только начал работать в прокуратуре). Побежали. Буквально кубарем скатились в овраг. Там действительно четверо терзают женщину. Я сразу: «Стой! Стрелять буду!» Темно. Они растерялись. Вывели их наверх. Они видят, что никакого пистолета у меня нет. И — на нас! И тут милицейская машина подъезжает. Всех четверых и взяли.

Оказалось, жена моя, после того как мы выбежали из квартиры, в отделение милиции позвонила. Вот тогда-то я на собственном опыте убедился, что голова должна быть холодной.

— А сердце с тех пор не беспокоит?

Панферов качает головой:

— Нет. Бросил курить. Режим, тренировки, зарядка. Сейчас даже не напоминает.

— А забот, конечно, хватает?

Владимир Константинович улыбается: