Несколько бесполезных соображений - [95]

У дальнего конца буфетной стойки за кружкой светлого пива с осевшей пеной стоял тощий как щепка парень, одетый во все черное. Вид у него был мрачно-задумчивый, суливший недоброе. И все-таки он был не чета студенту Раскольникову, всецело поглощенному разработкой плана убийства, которое приведет его к гибели, потому что он не принял в расчет собственную совесть. Для подобных замыслов парень был чересчур простоват, дешеват даже. Мне казалось, он похож скорее на работягу, который после целого дня унизительной, каторжной работы возвращается, измотанный и озлобленный, домой, и впереди у него никакого просвета — бесконечная череда дней, точно таких же, как этот.

Моя жена отыскала между тем в одной из лежащих на столе газет повод для того, чтобы изложить свою приверженность эвтаназии — блаженной смерти.

— В самом деле, я тоже считаю, что аборт… — рассуждала она.

— Знаешь, я тоже «за», — сказал я, зевая. — Но стоит мне подумать, скольких друзей я бы недосчитался, если бы их родители пошли на это… Мне бы их не хватало. Ведь жизнь состоит именно из последствий наших малых решений, и надо это учитывать…

— Да снизойдет на вас благословение господне! — раздался громкий голос.

На пороге стоял маленький толстяк в клетчатой кепке на седеющих волосах. Он весь лучился радостью, причину которой можно было учуять издалека. Целеустремленно подойдя к нам на своих коротеньких ножках, он положил руку мне на плечо и спросил:

— Эта дама — ваша жена?

Я кивнул.

— Вам можно позавидовать! — воскликнул он. — А я вот холостяк. Гёрт моя фамилия. В этих краях все меня знают. Позвольте предложить вам обоим по стаканчику пива.

Пива нам не хотелось, и поэтому я сказал:

— Очень сожалею, но мы не можем воспользоваться вашим любезным предложением.

Он убрал руку с моего плеча.

— Жаль. Я ведь от чистого сердца. Жена у вас очень симпатичная.

Он повернулся и нетвердой походкой направился к стойке.

— Ну, теперь наверняка к кому-нибудь еще пристанет, — сказал я.

Жена улыбнулась.

Гёрт стоял у буфета. Женщина подала ему пиво, которого он потребовал зычным голосом, и отнеслась к нему с таким же безразличием, как и ко всем прочим клиентам.

Масленым голосом Гёрт обратился к парню в черном:

— Приятель, я, конечно, выпимши, но уж больно у меня на душе хорошо.

Он положил ладонь парню на локоть. Парень враждебно отдернул руку и произнес высоким сдавленным голосом:

— Я вам не приятель.

— Все люди мне друзья, все — мои приятели! — воскликнул Гёрт. — Почему бы и нет? Такая уж у меня развеселая натура. Пятьдесят шесть, а я как огурчик. Жизнь — прекрасная штука.

— Вы слишком громко разговариваете. Я желаю спокойно выпить здесь свое пиво, — сказал парень. Узкие щелки его глаз горели давнишней ненавистью, стремящейся вырваться наружу.

— Но, приятель… — Толстая рука Гёрта опустилась теперь на черное плечо. Парень стряхнул ее, потом со всей силы двинул Гёрта кулаком в челюсть и острым носком башмака лягнул его между ног. Я думал, Гёрт свалится наземь, но этого не случилось. Он сразу же принял несколько старомодную боксерскую стойку, какую можно увидеть на забавных спортивных фотографиях доброго старого времени, и нанес парню сокрушительный удар — тот навзничь грохнулся на столик, за которым сидели турки.

Они сей же час встали и направились к выходу. Чужестранцы все-таки. Шофер сказал:

— Ну, я пошел подогнать автобус.

А Гёрт кричал, полный боевого азарта:

— Нет, давай выйдем! Я тебе покажу!

Немного погодя мы ехали сквозь тьму в почти пустом автобусе. Парень потирал рукой ушибленное место. Я надеялся, что дома его по крайней мере не ждет жена. Взглянув на часы, я сказал:

— Мы выехали на три минуты раньше. Теперь по всему маршруту люди не успеют к последнему автобусу. А почему? Согласись мы выпить пива, ничего бы не произошло. Да, жизнь и впрямь состоит из последствий малых решений.

Я искоса взором триумфатора посмотрел на жену. Но она уже спала.

Люди

I

У каждого человека есть друзья, есть круг людей, сложившийся после долгого отсева и перебора, — тот круг, к которому успеваешь за долгие годы привязаться. Но с друзьями встречаешься слишком редко. Все ведь так заняты — дел по горло. Я давно замечаю, что гораздо чаще видишься с другими людьми, которых вообще не знаешь.

Например, с больным стариком — он постоянно сидит у своего окна и смотрит на меня, когда я прохожу мимо, потому что все происходящее на улице для него — событие.

И каждый прохожий — тоже событие.

Или, скажем, с девушкой, которую я снова и снова встречаю в трамвае. На десятом маршруте. Она возвращается с работы, а я — из Артиса. Лет шесть назад у нее еще был цветущий вид, но мало-помалу ее привлекательность блекнет. И с глазами все хуже. Вот уже месяца два-три она в открытую носит очки. Она всегда читает обернутые в коричневую бумагу библиотечные книжки, с самозабвением той, чья подлинная жизнь разыгрывается в рассказах другого человека, который от ее имени совершает прекрасные поступки.

Кроме того, по меньшей мере раз в неделю я встречаю в небольшой кофейне некоего мужчину с молоденькой женщиной. Разница в возрасте у них лет двадцать. Он — голландец, но выглядит как безродный, опустившийся грек, занимающийся в Черногории шпионажем в пользу Португалии, — худой как щепка, непоседливый, беспрерывно курящий, с меланхолическим лицом уличного скрипача, который в консерватории мечтал совсем об ином. Девушка светловолоса, наивна, легковерна и искренне предана ему. Я часто слышу, как они разговаривают друг с другом, и, поскольку держу при этом ухо востро, знаю их историю болезни: жена не дает ему развода, а мамаша девушки старается всеми силами добиться этого развода, ведь дочка-то «иначе лучшие годы упустит» — аргумент, мало говорящий влюбленным, но наглядно демонстрирующий интеллектуальный кругозор воспитателя, который пытается склонить девятнадцатилетних юнцов к решениям, какие бы они приняли, будь им по сорок лет.