Несколько бесполезных соображений - [18]

— Самое главное, вы здесь. А то мне не хотелось отсылать людей домой. — И с печальной усмешкой прибавил: — Да их не так уж и много. Какая-то лекция… Сами понимаете…

Я понимал. И последовал за ним по темным коридорам в скупо меблированную столовку, где примерно пять десятков мужчин и женщин молча томились в духоте, словно явились сюда за судебным приговором.

— Станьте вон за тот пюпитр, — сказал управляющий, — и говорите погромче. Среди них есть такие, что здорово туги на ухо.

Для примера он указал на первый ряд, где две пожилые женщины уже загодя дремали.

— Начнете сразу? — спросил он в заключение. — Или хотите сперва освежиться?

Я выбрал последнее, и он объяснил мне, где находится туалет: прямо по коридору, потом свернуть в другой коридор, а там до конца и налево.

— Вы легко найдете.

Он, очевидно, не сообразил, что свет горел только в столовке. Первый коридор я прошел благополучно и, наткнувшись на стену, смекнул, что он кончился. Оставалось свернуть в другой коридор, а там «до конца и налево». Так как я ничегошеньки не видел, то начал ощупывать стену руками. «Сплошь камень» — доносили мне органы осязания. Шажок за шажком пробирался я вперед — коридор был бесконечным. Я уже хотел было плюнуть на все, но вдруг почувствовал под рукой какой-то выступ. Да это же дверь! А вот ручка. Я вошел внутрь, плотно притворил за собой дверь и стал искать кнопку выключателя. Ага, вот она. Я нажал на нее и…

Темная комнатушка неожиданно вздрогнула, и я нутром почувствовал, что поднимаюсь. «Да ведь это лифт!» — догадался я и, повинуясь привычному рефлексу, быстро нажал кнопку еще раз.

Бум! Мы остановились. Для проформы я попытался открыть дверь, хотя в глубине души понимал, что это пустой номер, что я застрял между этажами и спуститься вниз мне не удастся.

В моем коробке еще оставались три спички, и при свете первой я прочитал: «Не нажимайте на кнопку во время движения лифта». Пока у меня между пальцами догорала вторая спичка, я успел ощупать все, что только можно, но лифт щекотки не боялся и продолжал торчать на месте.

В полном отчаянии я сел на пол, думая о людях в столовой. Первый ряд наверняка уже крепко спит, а управляющий вконец обозлился. Какая все же глупость — трястись три часа в поезде на сквозняке, чтобы затем повиснуть в темном лифте между этажами! Может, вздремнуть?

Я, наверное, просидел таким образом с четверть часа. Потом в коридоре послышались шаги: на мои поиски выступил спасательный отряд.

— Я здесь! — закричал я. — В лифте!

— Что вы тут делаете? — поинтересовался сердитый голос.

— Он не хочет спускаться! — крикнул я.

— Тогда поверните красную ручку.

Слава тебе господи, что я сохранил последнюю спичку, потому что теперь я по крайней мере мог найти эту ручку. Через минуту я уже стоял перед пюпитром и говорил:

— Дамы и господа!

Но когда я полез в портфель за текстом лекции, то обнаружил, что мне вдогонку выбросили чужой портфель. Там оказались платежные ведомости, а их вряд ли стоило читать перед аудиторией. Пришлось импровизировать, хотя охотнее всего я бы выпрыгнул в окно. Ну и денек выдался — нечего сказать! У меня даже вены вздулись на руках, а управляющий за один час постарел лет на десять.

Старый знакомый

Не успели мы отъехать от Утрехта, как я по рассеянности скомкал свой билет и в конце концов разорвал его на четыре части, а когда кондуктор под самым Амерсфортом вошел проверить наши билеты, я сконфуженно протянул ему эти клочки.

— Что прикажете с этим делать? — неприязненно спросил он.

— Извините, пожалуйста, я нечаянно…

Под его угрюмым взглядом я что-то по-детски мямлил, вспомнить, где я раньше видел это сердитое лицо школьного педанта.

— Но ведь вы же получили билет целым? — Он произнес эти слова так ехидно, что мне показалось, будто он вот-вот всыплет мне розог. И тут я вспомнил. Как в кинофильме, мои воспоминания вернулись в прошлое. В такой же точно вагон третьего класса, в самый разгар войны. В вагоне находились четверо арестованных в наручниках, а на боковых сиденьях — два конвоира, голландские эсэсовцы, курившие огромные вонючие сигары. Держались они крайне беспардонно — просто никакой управы на них не было. Об их замашках можно было судить по тому, как покорно исхудалые парнишки бормотали: «Слушаю, вахмистр», «Пожалуйста, вахмистр», и по тому, как грубо эти подонки прогнали старушку, которая хотела поделиться с арестованными куском хлеба.

«Эй, тетка, а ну катись отсюда!»

Старушка опять уселась на свое место. А один из молодчиков, не в меру упитанный, с портфелем в руках, добавил: «Они получают, что положено. Там хоть и строго, но зато все по справедливости». Слова эти ударились о незримую стену, какой в те годы отгораживался от них любой из нас: «Ну погодите! Вы дождетесь!» С таким же успехом этот тип мог бы сейчас сидеть совсем в другом поезде и разглагольствовать о демократии.

Пока мы все мысленно пережевывали его понятия о справедливости, дверь распахнулась, и вошел кондуктор. Этот самый кондуктор, все с той же неистребимой насмешкой в голосе, только помоложе и от недостатка калорий куда более тощий. Окинув свирепым взглядом обоих фашистов, он произнес тоном, в котором словно скрежетали колеса всех нидерландских железных дорог: