Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич - [4]

В это время дверь открылась, и в монашеской простой рясе вошёл Симеон Полоцкий.

   — Нам пора заниматься, царевич, — с поклоном произнёс он.

Фёдор жестом отпустил полуполковника:

   — Можешь идить. Я попрошу царя, чтобы он перевёл тебя в полк, охраняющий меня. Мы ещё поговорим. Мене хочется узнать, как живут люди на твоей отчизне.

Барон и князь удалились. Воротынский, выходя, думал про себя: «Два короля шкодских. Тут среди предков восемь великих князей киевских. Сколько раз пытался поведать, а он слушать не захотел».

По распоряжению царя Алексея Михайловича из Константиновской хамовной слободы в Твери были забраны лучшие ткачи и переселены в Москву. Поселили их всех рядом с тремя огромными отапливаемыми амбарами, куда занесли лавки, трепалки, ткацкие станки, на которых делали всякие ткани, какие только были в употреблении в тогдашнее время: парчу, бархат, штофы, сукно, полотно, — всё, что необходимо для одеяния.

Хамовники разрослись, превратились в одну из самых богатых московских слобод, но были здесь дома и бедных ткачей. Возле одного из таких домов сидела с ребёнком на руках жена Харитошки Хромого, беспросветного пьяницы и драчуна. К ней подошла соседушка.

   — Ждёшь, видно, муженька, Алёнушка? — спросила она, усаживаясь на завалинку и участливо подпирая щёку ладонью.

   — Поджидаю, родимая.

   — А где он?

   — Да где же ещё, как не в кабаке.

   — Э-хе-хе, житьё нашенское горькое, касаточка. Легко ли жити с пьяницей мужем.

В это время солнце заиграло на слюдяном оконце дома напротив и, отразившись, ударило блеском по глазам сидящих.

Женщины сожмурились. Когда Алёна раскрыла глаза, перед нею стоял молодой купчина с чистым, красивым лицом.

   — Как отсюда ближе пройтить на Басманную? — улыбаясь и любуясь Алёной, спросил он.

   — Ну, милок, далековато будет, — ответила за Алёну соседка.

   — До вечерни ещё далеко, успею дойтить. Да вот молодуха меня за поцелуй проводит.

   — Ты что говоришь, охальник, у её муж. Иди себе вон в ту сторону.

Когда молодой купец удалился, соседка сказала, смотря ему вослед:

   — А красив купчина.

Андрей Алмазов удалился в сторону Китай-города, постоянно оглядываясь. Молодица с ребёнком врезалась в память. Её румяное лицо стояло перед глазами. «Приеду за сукном, надо будет опять подойти к этому дому, вдруг опять увижу».

Андрей хорошо знал Москву, а спросил дорогу нарочно, хотел услышать голос молодицы. Был он дворянским сыном, но ходил по городу то в купеческом, то в посадском наряде. Даже суконную лавку держал в Сурожском ряду на Никольской улице. Было это не от бедности, ибо от отца ему остались поместья под Ростовом и Нижним Новгородом. Не всё так просто было с Андреем: его дед Ивашка Торобеев был вологодским купцом, посадским человеком. Ещё во времена царя Бориса Годунова[34] побывал он в Персии с товаром и вернулся оттуда с женой персиянкой. Скоро у них родился сын, в крещении названный Ерофеем. Но мать прозывала его Алмазкой. Она научила его персидскому и турецкому языкам. После Смутного времени отец с сыном перебрались на Москву, где даже поставили свой двор в Китай-городе. В скором времени Иван Торобеев умер, а сын его Алмаз Иванов пошёл в гору и сильно разбогател. Но в Посольский приказ он попал не из-за своих денег, а из-за знания языков. Начав службу толмачом, затем стал подьячим, а после дьяком и главой приказа. Здесь он познакомился с дьяком Сергеем Матвеевым, так же как он вышедшим из простых и добившимся чего-то при дворе за счёт ума и знаний. Эта дружба Алмазовых и Матвеевых не прерывалась три поколения. У Алмаза родились два сына: Семён и Андрей.

У Андрея с детства был дар лицедействовать. Приезжая в чужой город, он переодевался, изображая из себя то сына знатного боярина, то холопа, бегая в рваной рубахе.

Уже с одиннадцати лет его представили голове Тайного[35] приказа Дементию Минину Башмакову, и началась его служба. Он шнырял между боярскими домами и всегда знал, где что говорят. В пятнадцать лет он, как шляхтич, побывал в Польше и вернулся с великими вестями. Он ведал всех ярыжек[36] Тайного приказа, они же о нём не ведали. Он знал о многом, о нём же почти никто не догадывался. Но вскоре многое изменилось. Дементия Башмакова, хоть и дворянина, но не родовитого, в приказе сменил боярин князь Никита Одоевский[37], а Алмаза Иванова в Посольском приказе — боярин Афанасий Ордын-Нащокин[38]. Через некоторое время Алмаз Иванов умер, а Андрейка затаил на родовитых сильную злобу. Уважать людей за дела, а не за кровь он не отучился до конца своих дней.

Впереди заплескалась Неглинка. Вот и Китай-город, боярская часть города. Полтора века назад здесь был Великий посад, не защищённый ничем от набегов крымских татар, народ возмущался этим, и решено было посад огородить.

В мае 1534 года все жители Москвы вышли копать ров и насыпать валы вокруг посада, и уже через четыре недели земляные работы были окончены. Сверху по валу из тонких жердей был поставлен плетень, прозываемый в народе кита, от чего и пошло: городок, огороженный китой, или Китай-город. На месте плетня давно были поставлены каменные стены и башни, а название так и осталось. Бояре быстро сменили посадских, засели в укреплённое место.