Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич - [197]

В этот день Фёдор неожиданно решил пойти на сторону жены и, войдя в светлицу, жестом остановил сенных девок, хотевших предупредить царицу о его приходе. Он тихо прошёл между ними и, открыв двери, вошёл в покои жены. Бархатные занавеси скрывали его. Царица не услышала, как он вошёл, она всё ещё сидела в ночной рубахе на кровати и жаловалась кукле:

— Мене сказали, што я должна любити царя и родити ему сына-наследника, но он не идёт ко мене и спит в своих покоях, а рази так можно родити наследника? Если я ему не нужна, зачем он венчалси на мене, он же царь и во всема волен сам.

Острая боль резанула душу Фёдора. Он постарался незаметно подойти к жене и нежно поцеловать её в шею. Марфинька от неожиданности в испуге рванулась вперёд, но, увидев мужа, прижалась к нему и чуть не расплакалась. Если бы она знала, сколько ещё испытаний ждёт её впереди.

Он целовал её щёки, глаза, губы. В каком-то неистовстве разорвал на ней рубашку и поскидывал свои одежды. Он мял и ласкал жену до одурения, заставляя её почувствовать, что она женщина, начинал снова, превозмогая боль в ногах, а она млела в его объятиях. Несколько часов никто не смел заходить в покои царицы, а затем её счастливое и радостное лицо недвусмысленно всё разъяснило. Но это была их единственная настоящая брачная ночь.

На следующий день повеяло теплом, с крыш забила капель, воздух наполнился сыростью, У царя вновь разболелись ноги, и он слёг. Март подходил к концу. Были решены дела с местничеством и устройством в Москве Академии, а вот дело с преобразованием войска так пока и не обсуждалось думой.

Апрель пришёл с ярким солнцем, сползающим с крыш снегом, ручьями, бегущими по улицам.

Андрей Алмазов, думный дворянин и ныне дьяк Посольского приказа, сильно сдавший за последнее время, оставлял Москву, направляясь в город Лух к боярину Артамону Матвееву. Впервые он не спешил и не гнал коня. Ему вообще ехать не хотелось, заставила лишь просьба Ромодановского, которому Андрей отказать не мог. В его душе не осталось ничего, кроме пустоты. Осознав, что стареет, он мысленно прощался с молодостью, ибо с любовью он распрощался давно. Солнце и ручьи не поднимали настроения, не радовали его.

Затратив на дорогу вдвое больше времени, чем обычно, Андрей наконец-то прибыл в город Лух, где обосновался боярин Матвеев, купивший полдома у вдового купца. Мат веев не только облачился в боярские одежды, он даже, скрывая седины, покрасил волосы. Он давно ждал новых вестей и был рад приезду Андрея. Они прошли в дом и сели под образами.

   — Ты штой-то такой нерадостный, Андрей? Может, што случилось?

   — На душе пусто, ништо не радует.

   — Энто от безделья.

   — Энто от безысходности.

   — Брось, Андрей. Царь серьёзно болен. Пройдёт месяц, от силы два, и на престол возведут царевича Петра, не дурака же Ваньку возводить. От имени Петра начнёт править его мать, Наталья Кирилловна. Я верну себе Посольский, Малороссийский и Аптекарский приказы. Возродим Тайный приказ и поставим тебя во главе его. Стрелецкий, Солдатский, Рейтарский и Пушкарский приказы возвернем Ромодановскому, а посля таких дел наворотим! Руси и не снилось!

Андрей разъярённо вскочил с места:

   — Да хто нам даст. Вы оба с Ромодановским будто ослепли, совершено недооцениваете царевну Софью. Думаете, коли баба, через кровь не переступит, а она вас усех в крови утопит. Вспомни Софью Витовтовну, что от имени сына Василия Второго Тёмного правила Русью по его малолетству, а Софья Палеолог заставляла к себе прислушиватси и Ивана Третьего Воссоединителя, человека крутого и подчас несдержанного. А энто третья Софья. За ней — три больших боярина и весь род Милославских, за ней — смута в стрелецких полках и поддержка части полковников. А вы зрити не хотите, што само в глаза бросаетси. Хорошо, коли смертоубийство обойдетси лишь нами да прихлебателями Языкова, но я думаю, в кровавом пылу больше народу побьют да порежут.

   — Да хто, хто порежет, аль опять народный бунт будет?

   — Не народный, а стрелецкий.

   — Да ты пойми, каки силы нужны, штобы усё воинство стрелецкое взбаламутить и подняти.

   — Да никаки! Стрельцы и так давно бродют! Дьяк Федька Грибоедов свово сына Семёна в полковники вывел. А нету хужей князя из грязи. Дед лаптем щи хлебал, а тута целый полковник, спеси — выше крыши. Если офицер из столбовых возьмёт стрельца вещи перевезти, дров наколоти, то энти от спеси, што так возвысились, мнят себя пупами земли. Брать, так дюжину стрельцов, и штоб як холопы батрачили: и огород убирати, и чуть ли не за скотиной смотрети. А такой полковник ныне не один. Они от дури и спеси стрельцов зажмут, а те от скотской жизни взбрыкнут да тех полковников и передушат, и нас с ними заодно. А потом на тех дурных полковников усё и спишут. Стрельцов лишь повести надо. А повести кому найдетси, ты не сумлевайси, полковники Бухвостов и Шакловитый давно с царевной Софьей через братьев Толстых общаютси.

   — Да што ты такое тараторишь, аль ума лишился? Мы с тобой хто? Али столбовые, я внук — дворянский, ты — сын дворянский. Сами из грязи в князи.

   — А што, ни разу халявным добром не пользовались? Просто нас иногда, аки дураков, совесть мучает да любовь к Руси грызёт, а их собственное пузо грызёт.