Нержавеющий клинок - [54]

Занятый воспоминаниями, старик незаметно дошел до знакомой развилки, откуда полевая дорога уводила на полигон. Когда-то у этого поворота стояли высокие деревья, сейчас здесь осталась одинокая старая верба, корявая и скрипучая. Старый воин остановился возле нее прикурить, и ему послышалось, словно верба, помахивая ветками, проскрипела: «Ты вернулся». — «Да, я вернулся, а многие из тех, кто ушел со мной, не вернулись, — мысленно ответил старик, и перед его глазами воскресли лица тех, кто навсегда остался молодым».

Он будто прикоснулся к своей опаленной войной юности, к тому, что безвозвратно ушло…

Облокотившись на ствол вербы, старик глядел в сторону городка; ему казалось, что сейчас оттуда вылетит кавалькада оружейных упряжек, и вспотевшие лошади с грохотом пронесут артиллеристов на стрельбы. А впереди, как это бывало раньше, старшина Ласточкин с очередной шуткой: «Сержант Гаевой, вы не позабыли положить в свой ранец маршальский жезл?» Стройного, подтянутого, общительного старшину любили за веселый нрав, душевность и знание своего дела. Он никогда не раздражался, не повышал голоса. Если у кого-то из ребят что-то не получалось, он подбадривал их теплым словом, улыбкой и говорил: «Делай, как я». Всех, кто знал старшину, поражала его высокая работоспособность. Он везде успевал. В спортивных соревнованиях — первый, в самодеятельности — непревзойденный певец и гармонист. Казалось, нет такого, чего не умел бы старшина. В выходные дни вокруг него собирались красноармейцы, — лучшего рассказчика в полку не было. Знал старшина много забавных историй, рассказывал их с юмором, украшая неожиданными сравнениями.

За год до войны во дворе городка сажали березки. Старшина принес откуда-то молоденький дубок и посадил на углу возле ворот. Кто-то заметил, что дубу там не место.

«Нет, — возразил старшина, — дубу, как кавалеру, надо защищать березки от порывов ветра».

Гаевой, — а это был он, — подошел к калитке и нажал на кнопку звонка. Калитка отворилась, и прапорщик с красной повязкой на рукаве спросил:

— Что вам угодно, гражданин?

Старик предъявил паспорт и попросил вызвать кого-либо из командования части, сбивчиво объяснил причину своего визита.

— Погуляйте минуточку, — ответил прапорщик и подошел к телефону.

Несколько минут спустя к Гаевому вышел дежурный по части лейтенант и пригласил пройти в военый городок.

Гаевой искал глазами березки, ему хотелось найти «свою» березку, он хорошо помнил, где сажал ее, но на том месте теперь росли густые сиреневые кусты, в их ветках от дневнего зноя прятались воробьи. Стало грустно от того, что березок уже нет. Была бы хоть одна знакомая, подумал старик, и вдруг лицо его просветлело: у забора, широко раскинув ветви, шумел могучий дуб, тот самый дуб, старшины Ласточкина.

Гаевой снял шляпу, поклонился дереву. Мимо проходили солдаты, и дежурный, заметив поклон гостя, спросил:

— Знакомого встретили?

— Да, очень старого знакомого, — многозначительно ответил Гаевой.

У самого штаба дежурный предложил гостю отдохнуть на скамейке и подождать замполита.

— Сегодня воскресение, выходной день, — как бы извиняясь, сказал он.

Вскоре у штаба остановился «газик». Из кабины выскочил белокурый подполковник и скрылся за входной дверью, но тут же вышел в сопровождении дежурного:

— Здравствуйте, товарищ. Вы к нам?

Гаевой поднялся, встал смирно и ответил:

— Так точно, товарищ подполковник, к вам.

Вечером в полковом клубе старый воин рассказывал солдатам…

…Под звуки победных салютов кончился апрель сорок пятого. Войска фронта доколачивали курляндскую группировку немцев, а эта группировка цеплялась за каждый населенный пункт, словно утопленник за соломинку, яростно сопротивлялась, видимо, еще надеялась на какое-то чудо, которое могло бы спасти ее от неминуемого разгрома. Наша гвардейская часть, измотанная боями, была выведена во второй эшелон. Пополнялась личным составом, техникой, приводила себя в порядок. Там и застал нас Первомай, который в тот год был особенно праздничным. Радость фронтовых побед усиливала прекрасная, солнечная погода. С раннего утра небо все в синеве, ни одного облачка. Теплый, сладковатый запах весеннего леса покрывал вездесущую фронтовую гарь, успевшую пропитать не только воздух, но и одежду воинов.

После праздничного завтрака солдаты толпились у репродукторов, жадно ловили каждое слово праздничной столицы. Мы ждали приезда фронтового ансамбля. Артисты приезжали к нам редко, каждая встреча с ними была праздником, тем более теперь, когда все вокруг дышало приближающейся победой. Ребята прихорашивались: брились, начищали до блеска сапоги, подшивали свежие подворотнички. Одним словом, готовились в театр.

Под зрительный зал солдаты облюбовали большую лесную поляну, предварительно очистив ее от валежника и всякого хлама, оставшегося после боя. Вокруг стояли хмурые, израненные деревья с покалеченными ветками и, казалось, просили о помощи. А на березах уже трепетали маленькие, только что появившиеся листочки. С раненых белых березовых стволов, словно слезы, капал сладковатый сок. Но удивительное дело — никому не хотелось пить его. Искалеченные березы вызывали в солдатских сердцах чувство сострадания. Говорят, что за годы войны солдатские сердца огрубели, но отношение их к родной природе, к осиротевшим детям, встречавшимся на фронтовых дорогах, свидетельствовало как раз о противоположном.