Нерв - [21]

Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты,

Даже в самой невинной игре

Не давай заглянуть в свои карты

И до срока не сбрось козырей.

Отключи посторонние звуки

И следи, чтоб не прятал глаза,

Чтоб держал он на скатерти руки

И не смог передернуть туза.

Никогда не тянись за деньгами,

Если ж ты, проигравши, поник

Как у Пушкина в «Пиковой даме»,

Ты останешься с дамою пик.

Если ж ты у судьбы не в любимцах,

Сбрось очки и закончи на том.

Крикни: — карты на стол! Проходимцы!

И уйди с отрешенным лицом.

«В ресторанах по стенкам висят тут и там…»

В ресторане по стенкам висят тут и там

«Три медведя», «Заколотый витязь».

За столом одиноко сидит капитан.

— Разрешите? — спросил я. — Садитесь.

— Закури. — Извините, «Казбек» не курю.

— Ладно, выпей. Давай-ка посуду.

— Да пока принесут… — Пей, кому говорю!

Будь здоров!.. — Обязательно буду.

— Ну так что же, — сказал, захмелев, капитан,

Водку пьешь ты красиво, однако.

А видал ты вблизи пулемет или танк,

А ходил ли ты, скажем, в атаку?

В сорок третьем под Курском я был старшиной,

За моею спиною такое…

Много всякого, брат, за моею спиной,

Чтоб жилось тебе, парень, спокойно…

Он ругался и пил. Я — за ним по пятам.

Только в самом конце разговора

Я его оскорбил, я сказал: «Капитан,

Никогда ты не будешь майором».

Он заплакал тогда, он спросил про отца.

Он кричал, тупо глядя на блюдо:

— Я полжизни отдал за тебя, подлеца.

А ты жизнь прожигаешь, паскуда.

А винтовку тебе? А послать тебя в бой?!

А ты водку тут хлещешь со мною!..

…Я сидел, как в окопе под Курской дугой,

Там, где был капитан старшиной…

Он всё больше хмелел, я — за ним по пятам, —

Только в самом конце разговора

Я обидел его — я сказал: «Капитан,

Никогда ты не будешь майором!»

«Зарыты в нашу память на века…»

Зарыты в нашу память на века

И даты, и события, и лица,

А память как колодец глубока,

Попробуй заглянуть — наверняка

Лицо — и то — неясно отразится.

Разглядеть, что истинно, что ложно,

Может только беспристрастный суд.

Осторожно с прошлым, осторожно,

Не разбейте глиняный сосуд.

Одни его лениво ворошат,

Другие неохотно вспоминают,

А третьи даже помнить не хотят,

И прошлое лежит, как старый клад,

Который никогда не раскопают.

И поток годов унес с границы

Стрелки — указатели пути,

Очень просто в прошлом заблудиться

И назад дороги не найти.

С налета не вини — повремени!

Есть у людей на все свои причины.

Не скрыть, а позабыть хотят они:

Ведь в толще лет еще лежат в тени

Забытые заржавленные мины.

В минном поле прошлого копаться

Лучше без ошибок, потому

Что на минном поле ошибаться

Просто абсолютно ни к чему.

Один толчок — и стрелки побегут,

А нервы у людей не из каната,

И будет взрыв, и перетрется жгут…

Ах, если люди вовремя найдут

И извлекут до взрыва детонатор!

Спит земля спокойно под цветами,

Но когда находят мины в ней,

Их берут умелыми руками

И взрывают дальше от людей.

ЧЕРНОЕ ЗОЛОТО

Дальний рейс

Мы без этих колес, словно птицы без крыл.

Пуще зелья нас приворожила

Пара сот лошадиных сил

И, наверно, нечистая сила.

Говорят, все конечные пункты земли

Нам маячат большими деньгами.

Километры длиною в рубли,

Говорят, остаются за нами.

Хлестнет по душам нам конечный пункт.

Моторы глушим и плашмя на грунт.

Пусть говорят — мы за рулем

За длинным гонимся рублем,

Да, это тоже, но суть не в том.

Нам то тракты прямые, то петли шоссе.

Эх, еще бы чуток шоферов нам!

Не надеюсь, что выдержат все

Не сойдут на участке неровном.

Но я скатом клянусь — тех, кого мы возьмем

На два рейса на нашу галеру,

Живо в божеский вид приведем

И, понятно, в шоферскую веру.

И нам, трехосным, тяжелым на подъем

И в переносном смысле и в прямом.

Обычно надо позарез,

И вечно времени в обрез!

Оно понятно — далекий рейс.

В дальнем рейсе сиденье — то стол, то лежак,

А напарник считается братом.

Просыпаемся на виражах,

На том свете почти, правым скатом.

На колесах наш дом, стол и кров за рулем

Это надо учитывать в сметах.

Мы друг с другом расчеты ведем

Общим сном в придорожных кюветах.

Земля нам пухом, когда на ней лежим,

Полдня под брюхом что-то ворожим.

Мы не шагаем по росе

Все наши оси, тонны все

В дугу сгибают мокрое шоссе.

Обгоняет нас вся мелкота, и слегка

Нам обгоны, конечно, обидны.

Но мы смотрим на них свысока,

А иначе нельзя из кабины.

Чехарда дней, ночей, то лучей, то теней…

Но в ночные часы перехода

Перед нами стоит без сигнальных огней

Шоферская лихая свобода.

Сиди и грейся, болтает, как в седле,

Без дальних рейсов нет жизни на земле.

Кто на себе поставил крест,

Кто сел за руль, как под арест,

Тот не способен на дальний рейс.

Дорожная история

Я вышел ростом и лицом

(Спасибо матери с отцом),

С людьми в ладу — не понукал, не помыкал,

Спины не гнул — прямым ходил,

И в ус не дул, и жил, как жил,

И голове своей руками помогал.

Дорога, а в дороге «МАЗ»,

Который по уши увяз.

В кабине тьма, напарник третий час молчит.

Хоть бы кричал, аж зло берет:

Назад 500, вперед 500,

А он зубами «Танец с саблями» стучит.

Мы оба знали про маршрут,

Что этот «МАЗ» на стройке ждут,

А наше дело — сел, поехал — ночь, полночь!

И надо ж так — под Новый год,

Назад 500, вперед 500,

Сигналим зря, пурга, и некому помочь.

«Глуши мотор, — он говорит,

Пусть этот «МАЗ» огнем горит!

Мол, видишь сам, что больше нечего ловить,

Куда не глянь — кругом 500,

И к ночи, точно, занесет,