Неруда - [50]

Бури, размолвки следуют одна за другой. Пабло пишет Альбертине странное новогоднее письмо:

«…Я вырву тебя из своего сердца, позабуду навсегда (хотя это тебе совершенно безразлично). Ты, как выяснилось, плохой друг, а я, к моей великой печали, обманывался, верил, что ты добра и умна. И вот мой вердикт: пусть наступающий Новый год принесет тебе радость, если у тебя ее все еще нет!»

В скором времени все меняется. Поэт торопит Альбертину, просит, не откладывая, сходить на почту за его письмами — они посланы на имя Альбертины Неруды. Потом он ее забросает письмами на имя Неточки Неруды. Но «дождевой червячок» молчит и молчит.

Пабло молит ее в письме из Вальпараисо приехать к нему немедля — он ей расскажет на ушко такие удивительные вещи, о которых никто на свете не знает. Это можно услышать только сейчас, больше — никогда. В другом письме поэт обещает Альбертине, что вечером на берегу моря он напишет ее имя на песке. А порой, видимо для большего эффекта, прибегает к фантазии. Пишет, к примеру, что вот, мол, в десять утра ни с того ни с сего… ослеп. А какими забавными прозвищами награждает он Альбертину:

«Моя мохнатая гусеничка, любимая игрушечка, мое сердце, золотая песчинка, Арабелья, Азалия, пчелка, морская ракушка, родная кикимора, ну зачем ты ссоришься со мной? Почему твои письма меньше крохотной мошки?»

Из Темуко поэт пишет шестьдесят пятое письмо (все письма были пронумерованы много позже, после долгой и серьезной работы исследователей) на бланке газеты «Маньяна», где сообщает, что дает уроки двум ученикам, чтобы заработать немного денег. Он снова жалуется на отчаянную бедность… Его огорчают коротенькие письма Альбертины. Что значит «я себя плохо чувствую»? Она должна тотчас написать самым подробным образом, что у нее с ногой, какое применяют лечение, какие делают уколы — внутримышечные или внутривенные?.. Он в восторге от новой фотографии Альбертины. И какой замечательный зонтик над ее прелестной головкой!

«Я, признаюсь, не сразу узнал твою ножку, она чуть пополнела… и меня так и потянуло к тебе… Не вздумай работать, особенно стоя. Лежи спокойно, не вставай, даже если твоей бабушке стукнет в голову приготовить жаркое для сеньоры Аманды и всех домашних».

Неожиданно поэт получает от Альбертины письмо, которому очень радуется. А затем новые упреки — Альбертина опять молчит, не пишет. Он растерян, угнетен.

«Ну как будто я говорю с тобой, а ты в это время думаешь о чем-то своем, или я пытаюсь докричаться до тебя через стенку и не слышу твоего голоса. Я ведь тоже самолюбив, и все это очень горько».

В новом письме промелькнуло название книги — должно быть, она пользовалась популярностью в Чили в те годы, — которая, по мысли Неруды, должна заинтересовать его несловоохотливую подругу: «У тебя уже есть „Жан Кристоф“? Выбери время, прочитай, а потом поделись со мной впечатлением».

В понедельник, летом, пятого числа (месяц неизвестен), Неруда пишет из Темуко, что они вдвоем с завидным упорством мастерят прекрасное ожерелье — нанизывают на него беды и несчастья.

«Не будь нашей взаимной нежности, на этом ожерелье с успехом мог бы повеситься кто-то из нас…»

Отношения с домашними совсем испортились.

«Я безвылазно сижу в своей комнате наверху и не спускаюсь к столу. В семье говорят, что я дикарь и что у меня жуткий характер. Но разве это так?.. То и дело меня сравнивают с кузиной Карлоттой, молодой вдовой. Эта на редкость мрачная особа чурается всех людей. Но, признаться, стоит мне попасть в наш городишко, на меня находит страшная тоска и скукотища».

В конце письма тон шутливый:

«Может, доктора вообще махнули на тебя рукой? Смотри, не худей. Ешь побольше, смейся, гуляй. Обзавелась ли ты кавалером? Учти, это — необходимо. Вот у меня нет никого, и поэтому я худющий, как осетр. Ты что-нибудь читаешь? Что тебе прислать? Книгу или жука?»

37. Прощание

«Вчера в поле я видел необыкновенную радугу. Скоро уеду в одно местечко по соседству и займусь рукописью своей книги. Ты готовишься к экзаменам? Готовься. Не ленись. И напиши мне сегодня. Слышишь?»

Экзамены не выходят у него из головы: «…по правде, — признается поэт, — я плоховато разбираюсь в политической экономии».

В те годы, обычно в самый разгар лета, по провинции неслась волнующая весть: «Венгры приехали!» Это означало, что где-то возле городка, под открытым небом расположился цыганский табор. Неруду привлекали цыгане — с ними весело, занятно. Он вовсю заигрывает с молоденькими цыганками, просит их погадать по руке. Его, безусловно, ждет счастливая дальняя дорога и встреча с женщиной. Это, конечно, ты, пишет поэт Альбертине и рассказывает о своей дружбе с цыганками. Молодая цыганка сунула ему вдруг в руку амулет и велела, не глядя, спрятать в правом кармане. Оказалось — какой-то непонятный желтый корешок. И на самом деле чудотворный!

«Теперь я с ним ни за что не расстанусь: представляешь, именно вчера мне пришел денежный перевод, который я ждал бог знает сколько времени!»

Но «мохнатую гусеничку», похоже, занимают лишь две вещи: собственные болезни и бесконечные слухи о поэте.

Опечаленный Неруда обращается к ней с длинным риторическим вопросом: