Нерождённый 3 - [4]

Расстёгиваю одежды и достаю свой член. Достаю и вижу ужас в глазах Алисы.

— Вот он какой…

Она наклоняется и тихонько целует его. Берёт свои тонкими пальчикам и, придерживая, целует весь, начиная с головки и опускаясь к яичкам. И их она тоже целует.

Это безумие. Оказывается, просто поцелуи тоже могут свести с ума, если… если мучить себя ими слишком долго.

Я забрызгиваю личико Алисы и она застывает.

— О! — она в изумлении прижимает ладони к своим щекам. — Что это?!

— Что-это?! — я пытаюсь на ходу придумать самое простое объяснение. — Сок жизни.

Ну, такое себе объяснение, но сейчас, после того, что я натворил, мне не до великих раздумий и гениальных идей.

— Сок? — она недоверчиво смотрит на меня.

— Да. Он рождает новую жизнь.

— Я хочу попробовать его, — говорит она и не дожидаясь моего ответа, высовывает язычок и проводит им по члену. Она облизывает его, спускаясь и затем снова поднимаясь к головке. Облизывает старательно, и кажется, с удовольствием.

— Почему сок жизни пахнет ягодами? — спрашивает она, поднимая ко мне своё личико с крохотной белой каплей на губах.

— Потому что это сок жизни, — отвечаю я, наблюдая, как она быстрым движением своего острого язычка слизывает и эту крохотную белую капельку.

Глава 2

Просыпаюсь от шума на улице. Я слышу голос Алисы… и даже, кажется, её плач.

Плач?!

Выскакиваю из постели, торопливо натягиваю на себя одежду, толкаю дверь на балкон и вижу корабль зависший над улицей перед домом, а внизу кучу людей, Тринити залитого кровью у них на руках и плачущую, испуганную Алису рядом.

Тринити бережно несут к дому — так бережно, словно жизни в нём осталось совсем чуть-чуть.

Алиса выпускает руку отца и бежит к дому, чтобы распахнуть дверь, а я, натянув сапоги, несусь по лестнице вниз — моя спальня здесь на втором этаже.

Когда спускаюсь, вижу Тринити на полу посреди комнаты. Люди, которые принесли его — судя по одеждам какие-то вооружённые бродяги — расступаются. Я вижу растерянность на их лицах. И ожидание — они смотрят на Алису, заплаканную Алису и, как будто, ждут указаний.

То, что его не стали заносить наверх, на постель, и даже не положили на диван, который стоит всего в двух шагах — очень плохо. Это означает только одно — раны слишком серьёзны и каждое лишнее движение может оказаться смертельным.

— Что с ним? — спрашиваю, когда подхожу ближе.

Спрашиваю не у Алисы — она сейчас в таком состоянии, что просто не услышит меня. Она сидит на полу рядом с отцом, держит его руку в своих., словно пытаясь теплом свой крови удержать в нём жизнь.

— Южные Псы подослали убийц, господин, — почтительно отвечает один из этих вооружённых людей. — Одного мы закололи, а второго поймали. Они давно точили зуб на нас, и вот решились. Говорил я нашем господину, не соваться так далеко за Железный Порог, а он как всегда — не послушал.

Я вижу в его глазах такое беспокойство, что невольно удивлённо смотрю на Тринити. Смотрю другими глазами.

Оказывается, все эти странные люди, сильно похожие на вооружённых бродяг, преданны ему. «Южные Псы» и «Железный Порог» — слова, которые для меня не говорят ничего, но можно предположить, что это какие тёмные делишки Тринити.

Тёмные делишки или опасные экспедиции за товаром. Этот тип, отец Алисы, мутная личность, которая вряд ли когда-то захочет приоткрывать свои секреты.

— Врач уже летит, но успеет ли, — говорит кто-то за моей спиной.

Кайоши бы сюда! Надо же такому случиться, что именно сегодня, когда его умения важны как жизнь — братец далеко.

— Алиса, — я прикасаюсь к плечу девушки и та вздрагивает и оглядывается. Я вдруг понимаю — она уже успела забыть обо всех нас.

— Я попробую помочь, — тихо говорю я. — Но нужен листок. Листок и чернила.

Оно кивает и встаёт. Бежит куда-то в соседние комнаты, а присаживаюсь на её место и осторожно приподнимаю жёсткие от засохшей крови одежды на груди Тринити. Он даже не стонет и, кажется, уже не жив. Проверять я не собираюсь — я просто сделаю то, что можно сделать. Успею — значит, удача всё еще на моей стороне. Нет — значит, с Тринити придётся проститься.

Алиса возвращается быстро, протягивает мне листок и перо с чернилами. Сама не садится рядом, стоит над нами, не сводя взгляда с отца. Кажется, она ловит каждый вздох его, боясь что он окажется последним.

Теперь бы не ошибиться с формулой — я еще помню, что сделали мои неумелые формулы с хидо, там на берегу реки в первые дни моего пребывания в этот чудном мире.

Рисую, заставляя себя не торопиться, формулу, а потом складываю листок вдвое и коротко, резко засовываю его в рану Тринити.

Он кричит. Кричит как зверь, у которого живого достают сердце. Это недалеко от правды — рана на груди, слева и мне пришлось просовывать листок в узкую щель между рёбрами. Рана вскрывается, заливая пол кровью и все эти люди вокруг сразу же делают шаг к нам с Тринити, словно в порыве защитить хозяина.

Это Кайоши — он говорил мне, что если совсем всё плохо — листок с формулой нужно засовывать глубже, а не накладывать. Оказывается, и в мои выцарапанные глаза он так же пихал скомканные клочки бумаги с формулами.

Просовываю пальцы с листком еще глубже, заставляя гнуться рёбра, а Тринити от боли выгибаться дугой. Останавливаюсь только, когда прикасаюсь к дрожащему сердцу.