Нерон - [90]

Это была почетная отставка. Сенека сам предупредил ее. Он понимал, что без Бурра не способен управлять делами империи. Он знал также, что уже давно много сенаторов и придворных настраивают императора против него.

Уместно было бы спросить, почему только теперь Сенека принял решение распрощаться с государственными делами и политикой. Философ, однако, мог бы защищаться следующим образом:

— Это правда: о недостатках и преступлениях Нерона я знал лучше других. Если, несмотря на это, я так долго оставался, то делал это не ради собственного тщеславия, а ради всеобщего блага. Я стремился, пока возможно, воздействовать на императора и обуздать его дурные инстинкты. Я воспитал тигра и хотел удержать его в повиновении. Это не удалось. Зверь вырвался из клетки!

Но, отходя от общественной жизни, Сенека мог услышать и другой упрек — что он предает идеалы и Умение стоиков, которые проповедовали: философ должен посвятить всего себя благу государства и каждого отдельного гражданина. Он призван помогать даже своим врагам. От этой обязанности его ничто не избавит — ни возраст, ни усталость, ни опасность.

Подобный упрек Сенека отверг в трактате «О счастливой жизни», заявив: наставники нашей школы не считают, что мудрец должен заниматься, проблемами любого, без различия, государства. Совершенно неважно, каким путем он приходит к пониманию счастливой жизни: потому ли, что государственный строй не соответствует мудрецу, или же наоборот.

А впрочем, спрашивал Сенека, разве не счастливая жизнь предоставляет лучшую возможность сложить этой великой республике, которая включает в себя все человечество и весь мир? Служить именно ей, а не той маленькой и тесной, в которой мы родились по воле случая.

Такая счастливая жизнь, о которой говорит Сенека, — всего лишь избавление от забот и проблем общественной жизни. Ибо в действительности жизнь заполнена работой и деяниями, особенно интеллектуального характера. Для того и сотворила нас природа, истинная жизнь, согласно с ее законами и велениями. Любопытство нашего ума — это дар природы, которая пониманием собственного мастерства и красоты сотворила нас, чтобы мы как зрители восхищались ее шедеврами. Иначе она утратила бы действенность своих усилий, если бы свои творения, такие великолепные, мастерски завершенные и такие блистательные, несхожие многообразием своей красоты, являла бы безлюдной пустыне. Мы еще не обозрели ее богатств во всем их истинном великолепии, но наш взор открывает нам путь наших поисков, создавая предпосылки для познания истины, дабы мы от очевидных вещей переходили к скрытым во мраке, открывая для себя истины более древние, чем окружающий мир. Например: откуда ведут свое начало звезды? В каком состоянии пребывала вселенная, прежде чем обособиться на составные части? Чей это разум упорядочил все вещи в пучине хаоса и сумбура? Кто каждой из них отвел определенное место?.. Наша мысль крушит небесные преграды и не желает довольствоваться познанием только очевидных вещей, необходимо познать то, убеждает она, что скрыто за краем света…

С лихорадочной поспешностью, как бы желая наверстать долгие годы, посвященные политике, Сенека занялся теперь творчеством. Большая часть богатого наследия Сенеки возникла именно в 62–64 годах. Однако эту трудовую счастливую жизнь постоянно нарушали грозные раскаты надвигающейся бури.

Начало нового правления

Смерть Бурра и уход Сенеки широким эхом отозвались по всей империи. Поэтому новое окружение императора, особенно Тигеллин, опасалось потрясений и волнений. Ведь у обоих многолетних советников Нерона имелось множество друзей и сторонников равно как в столице, так и в провинциях. Будут ли эти люди, занимающие ответственные посты, бесстрастно смотреть на то, как рушится система их личных связей? Не попытаются ли воспользоваться общей неуверенностью, выдвинув своих кандидатов на власть? А были еще живы два человека, которые в силу своего происхождения могли бы претендовать на престол: Сулла, изгнанный в Массилию в 58 году, и Рубеллий Плавт, с 60 года живущий в Малой Азии. Императору напомнили, что семь лет назад Бурр был обвинен в том, что совместно с Паллантом пытался посадить на трон именно Суллу. У всех еще свежа была память о комете, появившейся два года назад, и о молнии, которая ударила в Сублаквее, — знаки, предвещающие, по мнению народа, захват власти Рубеллием.

Опасения были безосновательными, но при дворе отнеслись к ним с полной серьезностью. Чтобы избежать попыток бунта и устранить возможных противников, император направил доверенных офицеров и в Массилию, и в Малую Азию. По возвращении они явились к нему с небольшими свертками. Тот внимательно осмотрел содержимое, высмеял преждевременную седину Суллы и слишком длинный нос Плавта.

Суллу убили неожиданно, когда в его массильском доме подавали к столу. Зато Рубеллий уже знал, что его ждет. Ибо, прежде чем добрался до Азии отряд солдат, туда прибыл доверенный вольноотпущенник с письмом от тестя Плавта — Антистия Ветера. Благодаря своим широким знакомствам он вовремя узнал, какая опасность нависла над зятем, и советовал ему оказать вооруженное сопротивление солдатам, которых будет всего лишь шестьдесят человек.