Нерон - [3]

Если бы Клавдий не вошел во дворец, он разделил бы судьбу племянника. Ведь заговорщики намеревались вырезать всю царствующую семью. Тогдашнюю жену Калигулы схватили минутой позже, когда она рыдала над окровавленным трупом. Один из офицеров всадил ей меч в шею, а ее малолетней дочери размозжил голову о стену.

Но большинство преторианцев вовсе не жаждало возврата республиканского правления, к чему, кажется, склонялись некоторые офицеры и сенаторы. Солдаты, оставленные командирами и не знающие, что предпринять, кружили по всему дворцу. Внезапно один из них (а уже смеркалось) заметил чьи-то ноги, выступающие из-под портьеры на веранде. Он раздвинул ее и, увидев Клавдия, крикнул:

— Да здравствует император!

Девяти тысячам преторианцев в столице никто не посмел перечить. Историк и чудак Клавдий сделался императором.

На протяжении всего царствования он был объектом постоянных насмешек. Действительно, некоторые чисто внешние черты — у него слегка тряслась голова, он припадал на одну ногу, говорил крайне невыразительно — не способствовали укреплению его авторитета. Высмеивались также разные его слабости. Он любил хорошо, часто и обильно поесть; рассказывали, что, когда однажды, председательствуя на суде, он уловил запах яств, приготовляемых где-то поблизости, немедля покинул помещение трибунала и непрошеный явился на затеваемое пиршество. Обычно собирал в широкий круг собеседников, стремясь, чтобы все чувствовали себя свободно, как дома, потому, как утверждали злопыхатели, даже намеревался специальным эдиктом разрешить своим гостям громко испускать газы по своей воле, после того, как узнал, что кто-то занемог, натужно их сдерживая. Император до того увлекался игрой в кости, что не бросал этого занятия даже тогда, когда его несли в лектике; сему предмету Клавдий посвятил специальный труд.

Клавдию как властителю и человеку ставили в вину серьезные злоупотребления. Однако тот, кто беспристрастно наблюдал за ходом основных государственных дел, должен был признать, что со времен Августа империей никогда еще не управляли столь четко и разумно, как именно при Клавдии; при всем том он обладал большими организаторскими способностями, а к своим обязанностям относился всерьез. Знание же истории оказало ему полезную службу, как полезно оно каждому, кто вознамерился посвятить себя политической и общественной деятельности.

Клавдий оставался верен памяти своей матери, Антонии. Он ценил людей, с которыми сжился в ее доме в те времена, когда был еще лицом незначительным и гонимым. Так он относился к вольноотпущенникам. Всех их продвигал по служебной лестнице.

Вольноотпущенники получили постоянный и свободный доступ к императору как члены его «семьи». Правда, обычных почетных государственных постов они не занимали, но контролировали все нити управления империей, сходившиеся во дворце. Властитель сам не в состоянии был охватить разом весь объем проблем колоссальной империи. Он отдавал лишь распоряжения общего порядка. Держали его в курсе дел вольноотпущенники, они же спускали вниз его наказы. Император привлекал их к участию вполне сознательно: вольноотпущенники были преданнее, больше зависели от него, нежели знатные аристократы, сенаторы, сановники. Они и работали с большой отдачей, добросовестнее, нежели эти важные персоны, которые в свою очередь все равно все обязанности спихнули бы на собственных вольноотпущенников или даже на рабов.

У Клавдия было десятка полтора наиболее доверенных домочадцев: Полибий и Нарцисс, Посид и Каллист, Гарпократ, Паллант и Феликс. Они разделили между собой дела административного порядка. В их руках оказались руководство канцелярией (а сколько ежедневно поступало туда донесений, петиций, предложений, сколько рассылалось ответов и распоряжений!), контроль за расходами двора и государства, контроль за органами правосудия.

Конечно, императора резко осуждали за такое «засилье» вольноотпущенников; правда, и предыдущие властители использовали домашнюю прислугу в государственных целях, но не так широко и последовательно. Можно было понять нынешнее недовольство аристократов тем, что недавние рабы решают самые важные вопросы, однако не это представляло наибольшую опасность. Корень зла таился в другом: в соперничестве вольноотпущенников за влияние и богатство. Отчасти это был взаимный контроль, но какой ценой? Интриги постоянно лихорадили двор, опутывая почти любое государственной важности дело.

Одной из таких интриг воспользовался Феликс, чтобы единственным из всех вольноотпущенников занять важную государственную должность — именно она помогла ему впоследствии получить руку прекрасной Друзиллы; естественно, ничего такого он не мог еще в ту пору предвидеть.

Шел 52 год и, следовательно, одиннадцатый год правления Клавдия. Перед императором предстало десятка полтора закованных в кандалы иудейских сановников. Среди них и первосвященник Ананий, и его предшественник Йонатан. Узников в Рим направил Уммидий Квадрат, наместник соседней провинции, Сирии. Как высший по рангу, он осуществлял надзор и за Иудеей, хотя этим краем в принципе управлял особый чиновник, носивший титул прокуратора. Однако тогдашний прокуратор Иудеи Куман не сумел справиться с серьезными беспорядками, которые вспыхнули то ли по вине иудеев, то ли по вине самаритян, в чем невозможно было разобраться. По просьбе самаритян Уммидий Квадрат занялся расследованием. Прибыв в Иудею, он изучил вопрос на месте, дважды вынес приговор — каждый раз иной. Тем временем участились сигналы, что иудеи подготавливают восстание. Уммидий Квадрат направился в Иерусалим. Удостоверился, что непосредственной опасности нет, однако предпочел не вмешиваться в дела Иудеи. Он опасался, что окончательный приговор может оказаться искрой, которая вызовет пожар. Лучше снять с себя всякую ответственность! Пусть решает император! Он взял под стражу иудейских сановников и направил их в Рим вместе с Куманом и Целером, командующим войсками, расквартированными в Иудее, и распорядился также, чтобы в столицу империи отправилась делегация самаритян.