Нерон - [13]

Еще много лет спустя немало блестящих афоризмов Деметрия продолжало звучать в ушах Сенеки.

Как часто случается с молодыми людьми, Сенека жадно и с восторгом постигал науки своих учителей. Он следовал во всем их советам, не признавая компромиссов, рвался возможно быстрее приблизиться к идеалу мудреца, источавшему, как ему казалось, когда он внимал словам Аттала, божественный свет. Потому-то Сенека со всей серьезностью относился к рекомендованным учителями практическим приемам воздержанности и непотакания требованиям плоти. Жил он почти как аскет. Как сам он признается, большинство этих суровых правил он позже отверг, окунувшись в нормальную гражданскую жизнь; однако некоторые из них усвоил и сохранил на все годы. Сенека никогда не ел устриц и грибов, называя их роскошеством. Не пил вина. Не употреблял благовоний, заявляя, что «лучший запах тела — отсутствие запаха».

Он не принимал горячих ванн, считая, что они делают кожу чрезмерно нежной. Спал на очень твердых матрацах.

Под воздействием учений Секстия и Сотиона он какое-то время не ел и мяса.

«Год спустя мне от этого стало не только легко, но и приятно. Мне казалось, что я обрел большую живость ума… А каким образом я отказался от этих привычек? Моя юность пришлась на годы правления Тиберия. Приказано было отказаться от чуждых культов. Предрассудком считалось и воздержание от употребления мяса некоторых животных. По просьбе отца я вернулся к прежнему обычаю (потреблению мяса). Он же просил меня не столько из-за боязни обвинения, сколько потому, что не выносил философов».

Этот суровый режим, которого он придерживался в юности, возможно, и закалил Сенеку, но, несомненно, не придал солидности его внешнему виду. Словом, в известной мере именно философии он был обязан тем, что позже Калигула так легко поддался заверениям, что Сенека неизлечимо болен.

Мнимый чахоточный как-то пережил правление императора-безумца. А в отместку за смертельный страх, в каком он тогда жил, Сенека не жалел напоенных ядом колкостей, едва лишь (даже много лет спустя) вспоминал о Калигуле. Он писал: «Гай Цезарь, помимо прочих прегрешений, какие он часто совершал, любил потешаться над другими и был охвачен странным желанием, дабы каждого каким-то образом высмеять, хотя и сам являлся постоянным источником издевок. Такая мерзкая была у него бледность щек, обличающая безумие, такая пугающая дикость в глазах, укрытых под старушечьим лбом, такое уродство лысой головы, кое-где испещренной как бы позаимствованными волосами. Вдобавок к этому густо заросший щетиной загривок, худоба тощих ног, завершающихся стопами монстра. Нет числа всем тем оскорблениям, какие он источал по адресу своих родителей и дедов, а какие доставались всем государственным сословиям. Назову только те, которые способствовали его собственной гибели. Валерия Азиатика он считал одним из своих ближайших друзей. Это был непосредственный человек, который едва мог стерпеть даже оскорбления, брошенные постороннему лицу. Такому человеку во время застолья, а точнее — на публичном собрании Цезарь громко принимался объяснять, что его жена ничего особенного из себя как женщина не представляет… С военным трибуном Хереей все произошло по-другому. Это был человек, речь которого никак не соответствовала его доблести, а его голос, слабый и мягкий, мог ввести в заблуждение каждого, кто не знал о его подвигах. Всегда, когда он являлся к Гаю с просьбой сообщить пароль, тот называл имя то Приапа, то Венеры, каждый раз тем самым как бы обвиняя вооруженного воина в мягкости нравов. Бросая ему подобные упреки, сам он ходил в просвечивающем платье, увешанный золотыми украшениями… И как раз Херея первым среди заговорщиков поднял на него десницу, первым ударом меча рассек ему шею…»

Все это Сенека изложил в трактате «О стойкости мудреца», делая вывод, что мудрецу нельзя нанести оскорбление, ведь он подлинно свободный человек, то есть стоящий выше любых оскорблений, независимо от случайностей внешнего порядка. Как же памятлив был, однако, на обиды сам Сенека и как далек от стоического идеала!

Впрочем, уже тогда, когда своей слишком удачной речью в сенате философ подверг себя серьезной опасности, он должен был вспомнить, что один из учителей его юности, Секстий Нигр, настойчиво призывал:

— Мудрец избегает политики, он не позволит соблазнить себя чарами власти! Мой отец с презрением отверг должность сенатора, дарованную ему самим Юлием Цезарем!

Отказ от жизни аскета — первая измена идеалам юности, отчасти оправданная, однако, просьбами отца, обеспокоенного состоянием его здоровья, и услышанными наконец доводами рассудка. Вступление на путь политической карьеры — это вторая измена; и здесь тоже многое определялось уговорами отца. Третья измена — женитьба.

Последнее представляется изменой, потому что сам Сенека соглашался с утверждением: мудрец не должен жениться. Он даже написал небольшой трактат в этом духе «О браке», в котором с удовольствием повторял мысли Теофраста на эту тему, сформулированные еще три века назад. Вот его основные положения:

Да, мудрец мог бы жениться на красивой, хорошей женщине из благородной семьи, будь он сам в добром здравии и с большим состоянием. Однако редко все эти условия бывают соблюдены. Следовательно, мудрец не должен жениться. Прежде всего: брак препятствует изучению философии, ведь никто не способен служить одновременно и книге и жене. Далее: жена будет требовать дорогих нарядов, золота, драгоценностей, прислуги, изысканно обставленного дома. А самое страшное — ворчливые жалобы ночи напролет: та лучше одета, этой оказывают больше уважения, только я единственная среди своих знакомых похожа на нищенку! А почему ты так смотрел на соседку? О чем ты шушукался со служанкой? Ты что-нибудь купил мне в городе? Необходимо постоянно восторгаться красотою своей избранницы; а стоит украдкой бросить взгляд на другую женщину, как жена будет считать, что она тебе разонравилась. Если позволишь ей распоряжаться в доме — превратишься в ее раба, если же что-то возьмешь под свой контроль, она решит, что ты ей не доверяешь, возненавидит тебя, начнутся ссоры и скандалы. Предположим, однако, что тебе достается хорошая и милая жена, это большая редкость: ты будешь охать, когда она станет рожать, будешь страдать от каждого ее недомогания.