Нерон - [116]
Золотой Дом намного превосходил великолепием не только термы (общественные купальни), но и амфитеатр на Марсовом поле, возведенные Нероном в утешение народу после пожара 64 года. Позже император Веспасиан начал, а его сын Тит завершил в 80-м году сооружение самого вместительного и впечатляющего из античных амфитеатров, за которым со средних веков закрепилось название Колизей. По одной из версий, такое название возникло из-за находившейся рядом гигантской статуи Гелиоса — бога Солнца. Это был переделанный монумент Нерона. В наше время иной раз используют повторно пьедесталы, освободившиеся от повергнутых памятников. А экономный Веспасиан (это ему, не забудем, принадлежит сентенция «Деньги не пахнут») рассудил иначе: он приказал заменить лишь голову колосса и одним махом превратил грешного смертного в сияющее божество.
Впрочем, Нерона уподобляли божеству еще при жизни и даже предлагали за государственный счет соорудить храм в его честь. И отнюдь не из скромности отказался он от столь заманчивого предложения. Как объясняет Тацит, «Нерон воспротивился этому, опасаясь, что некоторые могут истолковать сооружение подобного храма как предзнаменование его скорой смерти: ведь принцепс удостаивается божеских почестей, лишь завершив существование среди людей».
А племянник Сенеки Марк Анней Лукан, желая завоевать расположение Нерона, так славословил его в начале поэмы «Фарсалия», описывая вознесение императора на небо:
(Перевод Ф. Петровского)
Первые книги «Фарсалии» имели такой успех, что это вызвало зависть у Нерона, который никому ни в чем не прощал превосходства. В итоге молодой поэт попал в опалу, отношение его к цезарю соответственно резко изменилось, и он примкнул к антинероновскому заговору Пизона. После разоблачения заговора над его участниками учинили скорую расправу, а Лукану и Сенеке (причастность которого вовсе не была доказана) Нерон в виде особой милости дозволил вскрыть себе вены. Ученик весьма своеобразно воспринял нравственные уроки, которые стремился преподать учитель, некогда обратившийся к нему с трактатом «О милосердии», где противопоставлены образы идеального государя (как его представлял себе стоик) и тирана.
«Самоубийство так же было обыкновенно в древности, как поединок в наши времена…» — заметил Пушкин, читая «бича тиранов» Тацита. Самоубийством вынуждены были покончить по настоянию Нерона не только Лукан и Сенека, но также еще один выдающийся римский писатель той поры — автор «Сатирикона» Гай Петроний, судьба которого настолько заинтересовала Пушкина, что он начал набрасывать повесть о трагическом финале его жизни.
Если первое пятилетие Неронова правления называют «золотым» (хотя оно и вобрало в себя отравление его названого брата Британника), то остальные девять лет стали сущим кошмаром. Французский ученый Гастон Буассье делает вывод в книге «Картины римской жизни времен цезарей»: «Нерон был прав, говоря, что его предшественники не знали точно, что им было позволено. Таким образом, государь и подданные, опасаясь и не доверяя друг другу, жили между собою в состоянии взаимной подозрительности и обоюдного страха. Отсюда именно берут свое начало все несчастья, омрачавшие Рим в течение многих веков. Эта верховная власть, неуверенная в себе и опасавшаяся всего, неизбежно должна была стать жестокою, так как ничто так не располагает к жестокости, как страх». Во времена Нерона страх этот усугублялся еще и тревожными вестями, доходившими с окраин империи: восстания в Британии и Иудее, поражение римлян, нанесенное парфянами в Армении, волнения в Сирии, а под занавес — мятежи Виндекса и Гальбы против Нерона в Галлии и Испании.
Однако невозможно объяснить только страхом потерять власть ту нескончаемую «пляску смерти», которую затеял Нерон и в которую вовлекались все без разбору — его мать и жены, враги и друзья, негодяи и праведники. Он и впрямь как будто всерьез размышлял, не последовать ли совету одного из своих доносчиков: зачем утомлять себя, убивая сенаторов поодиночке, когда можно сразу уничтожить весь сенат… Между тем сенат исправно принимал постановления, полные утонченной лести принцепсу и одобрявшие все его распоряжения, коими людей обрекали на ссылку или казнь. Именно всеобщая угодливость и трусость вызвали у Нерона, погрязшего в чудовищном разврате, опьянение вседозволенностью.
(Федор Сологуб)
Недаром Плиний Младший писал о том, что в последние годы Нерона «рабский дух сделал опасной всякую науку, если она была чуть смелее и правдивее». Небескорыстное пресмыкательство перед троном поистине превращало гордых патрициев в покорных рабов, поощряло Нерона к новым безумствам. Даже мудрец Сенека тут не без греха — и он поначалу расточал непомерные похвалы талантам молодого императора, сравнивая его с Аполлоном.
Придворные пытались сыграть на одержимости Нерона сценой. Быть может, втайне потешаясь, они превозносили его голос, о сохранении которого молили богов, принося жертвы. Но они не подозревали, что очень скоро жертвы от многих из них потребуются куда большие — их жизни. Ибо излюбленный жанр тиранов — кровавая трагедия.
Книга посвящена событиям Троянской войны, истории к культуре Трои и Греции ахейского периода. На основе литературных памятников (Гомер, Вергилий), сочинений античных историков (Геродот), легенд, памятников письменности и остатков материальной культуры, обнаруженных Шлиманом, Эвансом и др. при раскопках в Малой Азии и на полуострове Пелопоннес, воссоздается картина исторических событий, социальных отношений, быта.
Книга Александра Кравчука, крупнейшего польского ученого-историка, знатока Античности и известного писателя-популяризатора, представляет собой собрание очерков-портретов римских цезарей-принцепсов, как хорошо нам известных, так и тех, о которых мы можем найти лишь краткое упоминание в других исторических источниках. Как происходило становление величайшей римской империи? Что способствовало расцвету Рима? Что стало причиной его упадка?Очерки Александра Кравчука — тот редкий случай, когда глубочайшее знание исторического материала счастливо сочетается с увлекательной формой интереснейшего чтения, рассчитанного на самый широкий круг читателей.
В книге повествуется о событиях I в. до н. э. Польский историк, основываясь на научных данных, живо и интересно рассказывает о царствовании последних царей из династии Птолемеев (Птолемея ХII Авлета и его дочери Клеопатры VII), о выдвижении и гибели выдающихся деятелей Рима — Юлия Цезаря и Марка Антония, о сложных политических и личных отношениях Клеопатры с Цезарем и Антонием и, наконец, о падении Александрии под ударами войск Октавиана Августа и гибели последней египетской царицы.
Перевод с польского Е.В. СмирновойКнига крупнейшего польского ученого, знатока античности и писателя Александра Кравчука является продолжением знаменитой «Галереи римских императоров». Яркие образы и судьбы жен и возлюбленных римских императоров от Августа до Феодосия позволяют по-новому взглянуть на историю Рима, приоткрыть завесу тайн и интриг, царивших при императорском дворе. (Историческая библиотека).
Книга крупнейшего польского ученого, знатока античности и писателя Александра Кравчука является продолжением знаменитой «Галереи римских императоров. Принципат». Доминат стал следующим этапом постепенной трансформации Римской республики в монархию с неограниченной властью императора. Данная книга содержит портреты императоров, правивших в эпоху Домината, то есть в промежутке между 235 и 476 гг. и позволит глубже узнать историю Рима, приоткрыть завесу тайн и интриг, царивших при императорском дворе.
Книга крупнейшего польского ученого, знатока античности и писателя Александра Кравчука является продолжением знаменитой «Галереи римских императоров». В «Галерее византийских императоров» представлены фигуры правителей Константинополя начиная с 395 года, когда на трон взошел император Аркадий, и заканчивая 1081 годом — то есть годом прихода к власти династии Комнинов. Рассказывая об отдельных императорах, профессор Александр Кравчук, прекрасный знаток и популяризатор античности, одновременно знакомит читателя с историей Восточной Римской империи.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.