Нерон, или Актер на троне - [4]

Едва корабль показался в открытом море, набережные и гавань стали заполняться народом. Люди облепили портовые сооружения, стены и крыши домов.

Никто не осмеливается нарушить тишину. Сотни глаз напряженно всматриваются в морскую даль. Медленно и бесшумно поднимаются над водой весла. В лучах зимнего солнца они кажутся сверкающими мечами, а стекающая с них вода — кровью. Безмолвие нарушается лишь унылыми криками чаек и плеском волн, поднятых подплывающим к причалу судном.

Но стоило Агриппине с двумя детьми и погребальной урной сойти на берег, как отовсюду раздался общий стон. Несчастная женщина застыла на берегу, устремив взор в землю. Даже суровый Тацит преисполняется жалостью, когда описывает страдания Агриппины. «Женщина выдающейся знатности, еще так недавно счастливая мать семейства, окруженная общим уважением и добрыми пожеланиями, она несла теперь, прижимая к груди, останки супруга, неуверенная, удастся ли ей отомстить, страшащаяся за себя и подверженная стольким угрозам судьбы в своей многодетности, не принесшей ей счастья».

В Брундизии Агриппину встретили родственники, многочисленные рабы и вольноотпущенники Германика и его матери Антонии, сенаторы, легионеры и центурионы, служившие под знаменами покойного полководца. Прибыли выразить свое искреннее горе многие всадники, у которых Германик пользовался большой симпатией и любовью, ведь политика территориальной экспансии, которую он проводил, находила у них неизменную поддержку, так как способствовала развитию торговли и предпринимательской деятельности, сосредоточенных в руках всаднического сословия. Но главным образом здесь собрались те, кто хотел воздать последние почести народному герою, сумевшему обуздать германские племена и отомстить за поражение Вара.

Из Брундизия останки Германика отправляются в центральную Италию, Лаций. Траурная процессия шествует через Калабрию, Апулию и Кампанию. В соответствии с императорским распоряжением урну с прахом полководца несут трибуны и центурионы. В качестве почетного эскорта выделено две преторианские когорты. Впереди идут легионеры с нечищеными в знак траура военными значками и ликторы с повернутыми вниз фасциями, связками перетянутых ремнями вязовых прутьев с воткнутыми в них секирами, символом власти высших должностных лиц.

По мере того как скорбное шествие продвигается к Риму, выражение всеобщего горя возрастает. Из муниципий и колоний, близлежащих городов и деревень толпы мужчин, женщин и детей выходят навстречу процессии. Люди победнее облачились в черное, всадники — в парадные плащи — трабеи, которые надевали лишь в торжественных случаях. Особо состоятельные люди сжигают ценные ткани и благовония, ароматический шафран, нард, душистую смолу — мирру.

В Террацине, городе на юге Лация, к траурному шествию присоединяется двоюродный брат Германика, сын императора Тиберия Друз. Он привез с собой четверых детей Германика, живших в Риме. Среди них и Агриппина, которой уже исполнилось пять лет. С Друзом прибыл Клавдий, родной брат Германика. Юная Агриппина еще не подозревает, какая судьба ей уготована, не знает она и о том, что приблизительно через тридцать лет станет женой Клавдия и римской императрицей.

Наконец, процессия вступает в Рим. Навстречу ей вышли оба консула, сенат и многие горожане. Все подавлены горем и идут нестройной толпой. Никто не сдерживает слез. На всем лежит печать уныния и скорби. Даже пинии, обычно приветливые и лучезарные, сегодня преобразились, их широкие, парящие над холмами кроны кажутся зловещими птицами, распустившими над городом черные крылья.

В Риме погребальная урна с прахом Германика будет помещена в гробнице Августа, в Мавзолее, построенном на левом берегу Тибра неподалеку от Марсова поля, где, кроме Августа, уже покоятся некоторые члены его семьи.

В день прощания с останками Германика народная скорбь достигает кульминации. Кажется, весь город пришел проводить в последний путь своего героя: воины — в боевом снаряжении, магистраты — без всяких украшений и знаков своего ранга. Мужчины — в темной одежде, с покрытой головой, женщины — в белом траурном облачении, с распущенными волосами. Все шумно выражают свою скорбь и громко выкликают имя умершего.

С наступлением вечерних сумерек на Марсовом поле вспыхивают сотни факелов и восковых свечей. Звуки флейт и труб становятся пронзительней. Траурная процессия вступает под своды Мавзолея.

Еще ни о ком в Риме не сокрушались столь горестно и безутешно, как о Германике. Раздавались голоса, что с его смертью Римское государство погибло навсегда, что надежда на возвращение в Рим свободы исчезла окончательно. Сетовали римляне и на то, что Германика похоронили кое — как, что покойному были возданы не все почести, в частности, не было произнесено стихов, прославляющих его память: все это не иначе как происки недоброжелателей, завидующих славе Германика.

Чтобы пресечь толки и смягчить народное горе, Тиберий издал указ, в котором, подчеркнув, что в скорби, как и во всем остальном, следует соблюдать меру, призвал римлян успокоиться и, несмотря на тяжесть понесенной всеми утраты, которая для него тяжела, как и для всех них, стойко перенести ее. В конце эдикта, напомнив о том, что смертны лишь правители, государство же — вечно, Тиберий попросил соотечественников вернуться к своим повседневным делам.