Нерешенные проблемы теории эволюции - [42]

Пока находок прямоходящего было немного, каждую из них описывали как особый род, но сейчас антропологи более или менее единодушны в том, что все это один вид. Время его существования 1,8–0,6 млн. лет. Уже на этом уровне наметились признаки основных современных рас. Самый полный скелет прямоходящего обнаружен недавно возле озера Туркана в Кении. Его геологический возраст — примерно 1,6 млн. лет, а календарный — около 12 лет, причем в столь юные годы рост его был уже 1,68 м [Brown et al., 1985] (вот и говори после этого об акселерации!).

Переход между прямоходящим и несомненно производным от него «разумным», Н. sapiens, одни специалисты считают скачкообразным, другие — постепенным. Во всяком случае ранние разумные, неандертальцы, еще очень похожи на прямоходящих. Есть черепа, которые трудно классифицировать. Граница между неандертальцем и номинативным подвидом Н. sapiens sapiens (собственно «сапненсом»), которому мы принадлежим, тоже размыта. Наиболее четко они различаются по скелетным остаткам и артефактам, найденным в Западной Европе, где сапиенсы около 40–35 тыс. лет назад вытеснили неандертальцев и где короткий период их сосуществования, кажется, способствовал расхождению признаков (неандертальцы не были сутулыми и согнутыми в коленях, какими их изображали; это были могучие мужчины и крепкие, относительно легко рожавшие женщины, с крупными выступающими зубами и несколько более вместительной, чем у нас, черепной коробкой; они раскрашивали себя охрой и приносили цветы на могилы предков; их вымирание, скорее всего, связано с изменением климата и сокращением популяций крупных животных).

Мы видим, что в эволюции человека морфологические изменения не были значительными (поэтому и выделяют всего два вида, к тому же не всегда уверенно). Последние 30–40 тыс. лет наш вид находится в состоянии морфологического стазиса. В этом, казалось бы, нет ничего удивительного. Многие виды животных и растений существуют без заметных изменений сотни тысяч и даже миллионы лет. Парадокс заключается в том, что, не меняясь, мы испытываем ощущение непрерывного быстрого обновления. Мы, сегодняшние сапиенсы, далеко ушли от неандертальцев, не говоря уже о прямоходящих, хотя почти не отличаемся от них физически и едва ли умнее, ведь мозг неандертальца больше нашего. Даже афиняне времен Перикла очень далеки от нас, хотя не многие решатся утверждать, что они глупее. Может быть, исключительность человека в том, что он изменяется, не меняясь?

По вопросу об исключительности человека издавна существуют две крайние точки зрения: то ли падший ангел, то ли кузен обезьяны. Древние ощущали себя ближе к природе и допускали происхождение человека от разных животных или, наоборот, его относительно безболезненное превращение в животное. Но им также было свойственно представление о богоподобности человека, его монопольном обладании душой и т. п. Признание двойственной природы человека, состоящего из греховного материального тела и чистой боговдохновенной души, казалось, примиряло обе точки зрения. Именно поэтому классификация К. Линнея, поставившего человека в один ряд с обезьяной, не вызвала особого протеста: ведь речь шла только о теле. Р. Декарт считал живые существа своего рода биологическими машинами. Его последователь Ж. Ламетри пошел еще дальше по пути редукционизма и объявил машиной также человека. Тогда же в Лондоне появился анонимный памфлет, высмеивающий эту точку зрения. Некоторые историки приписывают его авторство самому Ламетри, который, таким образом, показал пример разумного отношения к собственным теориям.

Ч. Дарвин, имя которого больше всего связывали с «обезьяньим вопросом», никогда не ставил под сомнение уникальность человека, отводя особую роль в его эволюции изготовлению вещей. Второй же автор теории естественного отбора, А. Р. Уоллес, вообще не решался применить ее к человеку. «Переходя теперь к изучению человеческой души, — писал Уоллес в 1870 г. [русский перевод 1878 г., с. 382], — мы встречаем сильные затруднения в попытках объяснить развитие специальных способностей накоплением полезных отклонений». Справедливость, любовь к ближнему еще можно объяснить тем, что племена, культивировавшие подобные чувства, брали верх над теми, где сильный бесцеремонно подавлял слабого. Но есть свойства, которые и групповым отбором не объяснишь. «К таким свойствам, — продолжает Уоллес, — принадлежит способность постигать идеи пространства и времени, вечности и бесконечности, способность к глубокому эстетическому наслаждению определенным сочетанием форм и красок, наконец, способность к отвлеченным понятиям о формах и числах, порождающая математические науки. Каким образом та или иная из этих способностей могла начать свое развитие, если они не могли принести никакой пользы человеку в его первоначальном варварском состоянии?» Вывод Уоллеса таков, что человек лишь отчасти творение естественного отбора. Его духовную эволюцию направляло некое «высшее разумное существо, подобно тому, как мы руководим развитием домашних животных и растений» [там же, с. 383].