Нереальная реальность - [17]

Инспектор дал землянам совет – не доверять на Химендзе никому. Уж чего-чего, а доверия лицо нового знакомого не вызывало.

– Мне нужно «Сокровище Дзу», – произнес все так же негромко Комсус рен Таго.

Лаврушин сглотнул. Мысли его беспорядочно заметались. Он не мог сообразить, чем ответить на эту лобовую атаку. Степан же решил валять дурака.

– Вы кладоискатель? – спросил он, глупо улыбнувшись. По части глупых улыбок ему тренироваться не приходилось, скорчить умную физиономию было для него куда труднее.

– Мне нужно «Сокровище Дзу», – повторил Комсус рен Таго, прищурившись разглядывая землян своими колючими глазами. – Я знаю, зачем вы здесь. С оружием грандаггоров я вырву планету из лап паука. Я раздавлю его! – Комсус побледнел. Теперь в его голосе была одержимость.

– Мы не знаем ничего, – развел руками Лаврушин. – Мы просто исследователи.

– Вы отдадите мне сокровище, – Комсус рен Таго побледнел еще больше, и вдруг как опал и, вздохнув, произнес: – Поймите, мой народ исстрадался.

– Об этом не может быть и речи, – отчеканил Лаврушин. Он понял, что юлить смысла нет.

Недобрые огоньки в глазах Комсуса рен Таго теперь пылали кострами.

– А это мы посмотрим, – с угрозой произнес он и поднялся с кресла легко, как мальчишка. – Вынужден вас оставить. Срочные дела. Но я думаю, мы еще продолжим этот разговор.

Он быстро вышел из комнаты. Рыжий, простоявший все время разговора у двери, подошел к землянам.

– Не обижайтесь на старика, – сказал он. – С ним бывает.

Неожиданно он улыбнулся, протянул руку – на Химендзе этот знак означает то же, что и на Земле, и представился:

– Строн.

– Лаврушин Виктор, – Лаврушин пожал руку.

– Карпушкин Степан.

– Будем друзьями, – сказал он. – А сейчас мне надо идти.

У выхода Строн обернулся:

– И не обижайтесь на старика.

Остаток дня земляне зализывали душевные и физические раны. Им отвели комфортабельную спальную с двумя просторными кроватями. Вокруг них крутилось двое парней, один из которых представился доктором. Возможно, он действительно имел отношение к медицине. Во всяком случае смазанные им какой-то синей мазью ссадины и царапины, полученные пациентами в лесу, стали заживать на глазах, и через три часа от них не осталось и следа.

Хозяева дома были вещами в себе. На их лицах не отражалось никаких эмоций. Лаврушину даже показалось, что это роботы. Но роботов такого класса на Химендзе не производили, зато аборигены славились бесстрастностью.

Когда стемнело, Лаврушин устроился на кровати. Он думал, что предпримет Комсус рен Таго. Он же должен понимать, что склада оружия он от гостей не получит. За этими мыслями землянин сначала легонько задремал. Проснулся. И провалился в глубокий черный сон.

Утром его разбудили рано. Низкое солнце еще не поднялось над деревьями.

– Ляпота, – глупо произнес Лаврушин, глядя на людей у кровати.

Положив руки в перчатках на автоматы, с невозмутимым выражением на лицах перед ним стояли солдаты «золотой роты» Службы спокойствия…

* * *

Стены огромного зала уходили вверх и растворялись в небесной выси – во всяком случае возникало именно такое ощущение. Однако разум подсказывал, что это всего лишь умелая иллюзия. На самом деле высота потолка идеально круглого зала наверняка не выше тридцати-сорока метров.

Гостей принимали здесь, потому что на них хотели произвести впечатление. И это удалось.

В центре зала в неестественном изгибе вцепилась острыми когтями в постамент Птица Дзу. Точнее, ее скульптурное изображение из желто-зеленого, мастерски обработанного великим художником камня. Если эта пташка когда-то и существовала, то была довольно неприятной тварью.

Рядом со скульптурой возвышался сложный аппарат в форме куба стороной метра три. В чудовищно сложных переплетениях трубок, ламп, тускло светящихся деталей глаз плутал, как в лесу с заколдованными тропинками. На пульте устройства было множество кнопок, веньеров и индикаторов. Лаврушин опытным взором человека, который сам создал немало не менее абсурдных механизмов, попытался определить, что это такое. Но тут же понял, что сей агрегат – это некое подобие абстрактной картины, в которой каждый зритель может увидеть, что хочет – под настроение.

Еще в углу помещения стояла банка высотой метра четыре из непрозрачного матового стекла. Пол был зеркальный, от этого казалось, что не только над головой бесконечная голубая высь, но и под ногами бездонная голубая бездна.

Но самым интересным и самым главным в этом месте были не предметы, а люди. И какие люди! Не каждому дано увидеть воочино самого Звездоликого и его банду.

Кунан нисколько не походил на свои многочисленные портреты. Не было у него того знаменитого чеканного гордого профиля. Не было того знакомого каждому пылающего искреннего взора античного героя. И вообще мифического и страшного диктатора не было. А был низенький (как положено великому), вертлявый, с замашками дешевого комика человечишка. Он по природе своей не мог вызвать страха и уважения, его стихией была роль растяпы, предмета насмешек и шуток. И в глазах его плясали веселые искорки.

Земляне не прошли тех школ, которые прошли жители Химендзы прежде, чем научились всерьез воспринимать этого человека. Друзья не гнили в «районах обновления личности». Не воспитывались в школах-казармах с развешанными в классах, коридорах, душевых – везде! – портретами Кунана. Не заучивали по ночам цитаты его мистических откровений. Не разбивали костяшки пальцев, в исступлении молотя руками об пол на массовых молитвах во славу Звездоликого. Чужие страхи кажутся не такими уж и страшными. А чужая боль не такой уж и болезненной.