Неразгаданный монарх - [112]

— Так вот от чего их величеств все еще нет! — сказала Лопухина, оживляясь. — Но неужели же государыня все-таки выйдет в изуродованной шляпе? Вот-то прелесть будет! Ну и посмеюсь же я!

— Увы! вы лишены этого удовольствия, божественная! Его величество через десять минут уже раскаялся, что обошелся слишком грубо с государыней, а потому он отправился к ней, извинился и разрешил ей шляпы не надевать! Но коленопреклонение-то отменено! Теперь вы можете сделать это соло, волшебница!

— И не подумаю даже, — резко ответила «божественная волшебница». — Очень мне нужно разыгрывать дурацкую комедию! Да и вообще, Господь с ним! Он мне не нужен. Ведь теперь он примирился с женой и появится к нам, озаренный семейным счастьем… Такая тряпка!..

Лопухина не успела договорить, как большие двери зала распахнулись и оттуда появился государь с государыней, а за ними — весь сонм великих князей и княжон.

За многочисленной группой императорской семьи блестящей лентой потянулась свита в богато расшитых придворных мундирах и платьях.

При виде государя с лица Безбородко сразу сбежала насмешливая, язвительная улыбка, которой он отозвался на слова Лопухиной. Да и она тоже, казалось, сразу забыла о своей последней фразе, и, когда государь, отведя Марию Федоровну к ее месту на возвышении под балдахином, сам принялся обходить собравшихся, Лопухина встретила его взгляд с выражением страсти, пламенной любви, восхищения и покорности. Взгляд, которым он ответил ей на это, сразу растопил в Лопухиной малейший след раздражения, и она уже искренне просияла теперь.

Обойдя зал, государь вернулся к возвышению и сел рядом с государыней. Перекинувшись с ней несколькими словами — просто ради соблюдения формы, — он встал и сделал знак рукой.

Все в зале застыли в ожидании. С воцарением Павла Петровича был введен новый, не существовавший доселе обычай: на куртагах, вечерах и придворных балах государь лично объявлял собравшимся о задуманных им важных переменах; иногда он спрашивал кого-нибудь из присутствующих о его мнении по поводу задуманного, и тогда вечер превращался в законосовещательное заседание. Теперь, судя по взволнованному виду государя, все решили, что будет объявлено что-нибудь особенно важное.

Так оно и было.

Мы уже говорили, что в то время боролись две партии: Куракина и Безбородко. На стороне первой были государыня и прежняя фаворитка Нелидова, на стороне второй — Кутайсов и генерал Лопухин с дочерью. Переоценив свои силы, Куракин позволил себе ряд притеснений по отношению к старику Лопухину, жившему по-прежнему в Москве. Кутайсов, говоривший по этому поводу с государем пред выходом, сделал из этих притеснений мощное орудие против канцлера, а Мария Федоровна невольно подлила масла в огонь, упомянув, как мы помним, о своем разговоре с Куракиным.

Помолчав некоторое время и обведя зал взглядом, император наконец заговорил:

— Для государя всегда большая радость, когда ему предоставляется возможность отличить и возвысить человека, зарекомендовавшего себя верным подданным и работником. Таким человеком в данный момент для меня является генерал Лопухин, который оказал мне неоценимые услуги при переформировании русской армии, причем многое, на что не решался я сам, он произвел с такой быстротой, точностью и отчетливостью, что преисполнил меня величайшим удивлением и уважением к себе. Этот человек доказал, как много может совершить подданный, если проникается намерениями и планами своего государя и отождествляет свою волю с волей монарха. Поэтому я счел за благо возвести генерала Лопухина со всем его нисходящим потомством в княжеский сан, причем, торопясь известить генерала о последовавшей милости, я уже послал к нему в Москву князя Куракина. Для генерала будет двойной радостью выслушать эту весть из уст князя Куракина, потому что, как я узнал, князь Куракин был жесточайшим врагом генералу и доказал эту вражду рядом притеснений и беззаконных издевательств. В этом отношении князь Куракин совершил величайшее преступление. Служа своему государю, он должен был понимать, что всякий полезный верноподданный — первый друг другого верноподданного. Князь же был врагом генералу. Так как преданность Лопухина уже засвидетельствована мною, следовательно, недостаточно верным подданным был именно Куракин; а потому ему повелено мною оставаться в Москве. Я освободил его от тягот службы мне, тем более что мне надоело терпеть возле себя человека, вечно со мной несогласного и готового бесчестно изменить при исполнении высказанную мною волю. Куракин осмелился забыть, что первый долг подданного — повиновение, что как у человека одна голова, так и у государства одна голова и что монарху нужны только дельные руки. Между тем Куракин именно хотел быть не рабочими руками, а приказывающей головой. Да послужит постигшая его немилость предупреждением всякому из вас!

Государь замолчал и снова обвел взором всех присутствующих. Он заметил гнев, сверкавший во взорах государыни, радость, переполнявшую лучистые глаза Лопухиной, растерянность, смущение одних придворных и торжество других. Он заметил также, что недовольных, смущенных, растерянных лиц было гораздо больше, чем радостных и торжествующих, и нахмурился.