Неразделимые - [55]

— Больше, — говорит, — боюсь, жжет под ложечкой. — Повернулся боком, оперся локтем на стол и нахмурился, чтоб всем было ясно: это для него не главное. Дескать, раз уж мы здесь, можно и закусить.

— Объеденье! — Бидон разнежился при виде соблазнительной картины. Печеная барбуля и сепии, истекая соком, лежали на блюде во всей своей красе, а ее еще больше увеличивала компания и Дарка. Время будто остановилось. Бидон взял столько, столько Бабца. — Я-то могу и больше. У меня под ложечкой не жжет. — И положил в свою тарелку еще по одной рыбине. — Возьми и ты, — обратился он к Дуйо.

— Ха, ха, ха… Вечно от тебя звон, как от пустой бочки, — удивленно поглядел на него Дуйо. — Что я, себя забуду, а, Дарка?

— Угощай его, угощай. Ты ж ловил, твое право. — Дарка еще стоит возле стола. Ладонь левой руки сунула под мышку правой, а правой покачивает вилку туда-сюда. — Куда в него столько влезает! И без еды как мех раздутый!

— Отец у него не такой, не бойся, — успокаивает Бидон, готовясь к тяжкой работе.

— Так ведь он от зари до зари в поле. Каждый божий день на осле мотается туда-сюда. И зимой, и летом. — Клина постепенно разбирала злость. — Худой, как селедка. И твой отец такой же, Бабца.

— Кто ж его гонит в поле? — промямлил Бабца с набитым ртом. — Его и господь бог не уговорит бросить осла и мотыгу.

— А такого вина не найдешь… — Дуйо затыкает себе рот рыбой, — и в Бургундии.

— Ха-ха-ха. — Дарка смеется воркующим смехом. Раздразнила ее эта болтовня. — Мне б и за три дня столько не съесть. Погляди на него! — Дарка указывает на Бабцу.

— Эх, да это что! — Дуйо горд своим героем, как своим произведением. — Это ему на один зуб. Садись, Дарка, ты прямо как барка. Ну что стоишь, будто статуя? Будто камень, ха, ха, ха! Ешь, легче снесешь убыток.

— А, — раскрыла она рот, — не время мне.

— Завтра б могли все продать! — дразнит ее Дуйо. — Верно говоришь, полпенсии б выручили, а то и больше.

— Что это для него? Так, мелочишка, — с барбулей во рту говорит Бабца. — Кто в наше время живет на пенсию? А у него сыновья и моряки, и рыбаки, и в отелях служат. Полмира на него работает. Не знает, куда деньги класть.

— Нууу! — Клин решил защищаться, и Дарка покраснела, хотела что-то сказать, но Дуйо не дал.

— Погляди-ка! Видела такое? — Для Дуйо Дарка благодарный зритель. Бабца показывал свое искусство: зажал зубами голову барбули в углу рта, быстро прошелся по ней как по губной гармонике и из другого угла рта выплюнул голые кости. Лицо оставалось безучастным, словно этот фокус и внимания не стоит.

— Время — деньги, — попал в цель Бидон, — а в нашем селе как нигде на свете. Ничего не делаешь, а время идет, и жалованье идет. Все же есть сторож, не бойся! Пенсия-то?!

— Издеваешься, — предостерегает Клин в страхе за судьбы общества. — Вечно какую-нибудь чертовщину откопают.

— А что, разве не так? И тебе пенсия идет… Хотя… — Бидон знал, что уязвить Клина довольно легко. — Совесть, совесть! — закончил он свою тираду.

— Ну и чудеса! — Дарка не следит за беседой. Мужские разговоры ее мало интересуют. Она поражена искусством Бабцы. — Как машина! — Ей важна только суть разговора. — Брысь, чтоб вы в море утопли! — Кошки спрыгнули с ограды и осторожно приблизились к горячей решетке.

Теперь, как и всегда, впрочем, разговор велся вокруг даров божьих. Что сравнить с барбулей и сепией да еще нафаршированной икрой кефали! Но и им далеко до молодого барашка! Идею барашка восприняли как реальную возможность.

— У пастуха Грго в хижине на горе три ягненка. Сосунки. И двух месяцев нет. — Бидон, видно, решил показать, что знает не меньше других, если не больше. Сказал вполголоса, словно тайну поведал. — Ждет, когда еще пару кило нагуляют, но, я думаю, за хорошую цену и сейчас отдаст.

— Знаю! — Бабца сбивает с Бидона спесь. — Сам знаю! — И, как бы подтверждая свои слова, кладет на тарелку еще по одной рыбине наперекор болезни.

Дуйо кивает головой:

— Наш Бабца равновесие любит! Ха, ха, ха!

— Какого черта смеешься! — Бидон узрел тут подхалимство.

— Эх, молодой барашек! — распаляется понемногу и Клин. Рыбу он ест редка, покупает мясо. Барашек всех их влечет куда больше самой лучшей рыбы. Нигде не умеют его так изжарить, как в этих местах. — Только редко достать можно. — Клин примиряется с судьбой. — Теперь не так-то легко найти хорошего барашка. Овец мало кто держит, скоро совсем…

— Та-та-та. — Бидон встал размять ноги. — Хоть в пляс пускайся. — Он подбоченился, смотрит на Дарку, словно ждет, что она заведет коло[59].

— Ууу, чтоб вам… — хотела сказать «не видать счастья», как принято у них в деревне, но удержалась и просто ушла с глаз.

— Ладно. Поглядим остальное, как там у них, — начал Бабца.

С осоловелыми глазами, едва держась на ногах, они прошли через клеть и попали в другой двор.

Картина резко переменилась. Белый камень, мрамор, керамика. Хозяин дома дождался-таки своего часа. Он идет впереди по сверкающей лестнице с кованой оградой, держась за гнутые перила. Двери дубовые, хрусталем украшенные.

— Какая плитка! Какой паркет! Какие двери! — восторгается Дуйо. — А ванна! И в кухне сплошь автоматы! Гляди-ка! Такого не увидишь и в Саудовской Аравии! — Остановился в волнении. — А ты купаешься в этой ванне? А?