Неравный брак - [3]

Джейн спокойно спала в своей узкой-преузкой кроватке. Прикроватная тумбочка, небольшая книжная полка, детский столик и стул занимали все остальное пространство крошечной комнаты. Видавший виды коричнево-черный коврик лежал на линолеумном полу; некогда розово-голубой рисунок от постоянного мытья стерся, и само покрытие сделалось грязно-бежевым. Над кроваткой торчал газовый рожок. Стены комнаты были выкрашены клеевой краской; от времени краска высыхала и сыпалась, приходилось снова перекрашивать, — и с каждым годом стены делались все темнее и темнее. Некогда розовый цвет превратился в огненно-оранжевый. Зеленые занавески на окнах теперь совершенно не сочетались с цветом стен, равно как и голубой в складочку материал, которым была задернута ниша, используемая как шкаф для белья.

Джейн пробудилась с первым громогласным фабричным гудком. Через тонкую стену послышался истерический звон соседского будильника. Донеслась ругань, затем сосед швырнул часы на пол; а вот и постельные пружины заскрипели. Девочка представила, как мужчина, откинув с лица пряди жирных черных волос, напяливает свои огромные ботинки. Раздались тяжелые шаги, потом скрипнула оконная рама. Джейн зажмурилась, словно это могло помочь ей заглушить ненавистные звуки, которые она слышала каждый Божий день, кроме воскресенья. Только по воскресеньям не было слышно всех этих харкающих звуков, этих плевков, которые звучно шлепались на металлическую крышу сарая, как раз под соседским окном. Позднее в комнату к соседу приходила его мать с ковшиком кипяченой воды и смывала всю эту мокроту с крыши сарая. В воду она добавляла какое-то дезинфицирующее средство, запахом которого прямо-таки пропиталась комната Джейн. При виде одного только ковша к горлу Джейн подкатывался комок. Естественно, соседи считали ее чересчур гордой, но она никак не могла себя заставить вот так запросто остановиться и заговорить с ними.

Под комнатой Джейн располагалась кухня, и ей было слышно, как отец размешивает сахар в чашке. Удивительно уже одно то, что после вчерашнего скандала он не изменил своим привычкам и ложка его звонко ударялась о края кружки. Шарахнула дверь, по ступеням зазвучали тяжелые шаги. Дверь в комнату распахнулась, Джейн едва успела подумать: «Как было бы замечательно, если бы он хоть однажды догадался постучаться…» Отец поставил чашку на прикроватную тумбочку, невнятно хмыкнул. Джейн в его сторону даже не взглянула.

Разливая сладкий, апельсинового цвета чай, она хотела во что бы то ни стало позабыть вчерашнюю сцену; однако память цепко удерживала множество подробностей. Все произошло практически мгновенно, впрочем, ссоры и драки здесь всегда вспыхивали по самым пустяковым поводам, а зачастую и вовсе без повода, с удручающей регулярностью.

Они сидели за столом и ели пирожки с рыбой, поскольку была пятница.

— Я говорил с мастером, Джейн. Ты можешь приступать к работе уже со следующего месяца, — объявил отец.

— Что?

— Ты прекрасно слышала.

— Слышала, но ничего не поняла.

— Вот как?! Ну так я тебе объясню, — зловеще произнес отец. — Тебе уже четырнадцать лет. Пора бы заняться настоящим делом и помогать семье, как положено.

— Чарли, не говори глупостей! — поспешно вмешалась мать.

— И вовсе это не глупости! Четырнадцать лет — взрослая уже. Хватит учиться, могла бы, между прочим, и сама сообразить. А то, ишь — дожидается, когда ей отец об этом скажет.

— В четырнадцать из школы уходят те, у кого плохая успеваемость, и ты прекрасно это знаешь. Пусть Джейн учится в шестом классе, получит образование и потом сможет рассчитывать на хорошую работу. Наши нынешние расходы впоследствии будут с лихвой возмещены.

— В шестом классе! — протянул отец. — Интересно, кто же из нас двоих говорит глупости, я или ты, а?! — И он грозно посмотрел на жену.

— Но, папа, ведь школу можно оставить только в пятнадцать лет!

— Вот как?! А мне кажется, тебе бы не помешало бросить эту свою школу.

— Но мне осталось совсем немного! Если я уйду сейчас, то не получу никакого свидетельства, а значит, я столько лет проучилась зря.

— Я так всегда и считал. Но хватит без толку сотрясать воздух. Главное, что мне уже осточертело кормить тебя задарма, поняла? Я вкалываю как ломовая лошадь, гну спину с утра до вечера, тогда как ты сидишь на своей жирной заднице и ни черта путного не делаешь. Больше я не дам тебе ни единого пенни, так и заруби себе на носу.

— Подонок! — крикнула мать. — Так, значит, ты «гнешь спину с утра до вечера»?! Как бы не так! То-то я чувствую, ты замыслил что-то гнусное. Специально все это придумал, чтобы мне досадить, да?

— Прекрати болтать, дура. Я, по-моему, все внятно объяснил.

— Нет, ты не объяснил! — Мать тяжелым взглядом уставилась на отца. — Не объяснил! Ты, если уж на то пошло, вообще всегда был против ее учебы в школе! Всегда! А поскольку она хорошо учится, теперь ты хочешь ей все испортить. Неужели в тебе нет ни капли гордости?!

— Гордости, говоришь? — Отец презрительно сощурился. — Вырастил дармоедку на свою голову. Эта школа только голову ей всякой дрянью забивает. Ты посмотри на нее! Она же глядит на отца, как на кучу грязи, думает, что самая умная!