Непросто Мария, или Огонь любви, волна надежды - [60]

– О нас, – выродила я сквозь зубы, прикусив язык.

– А что о нас? – не понял Диего, оглядываясь по сторонам. – Что с нами?

– Нам, – сказала я с нажимом, подплывая к нему. – Необходимо… Я бы сказала, ПРОСТО ОЧЕНЬ НЕОБХОДИМО возобновить наши отношения. – И кинула на него взгляд голодной акулы.

Диего так растерялся, что ушел под воду.

– Ну нет! – рявкнула я, окончательно расстроенная. – Так просто ты от меня не избавишься! – И нырнула за ним.

Потом он меня спас. Два раза. Второй раз, потому что мне понравилось быть спасаемой.

Я бы, наверное, и третий раз потонула, но Диего прижал меня к бортику и удивленно поинтересовался:

– Ты что, пока нас не было, головой где-то стукнулась? Сильно.

– Как-то так, – хмыкнула я и, пользуясь моментом, повисла на нем, обхватив за талию ногами и впившись в губы.

Надеюсь только на одно, чтобы он не заорал «Вампир!» или «Насилуют!». И то и другое серьезно подмочат… а я уже и так мокрая… испортят мою репута…

– Ты сводишь меня с ума, Мария, – произнес Диего особенным горловым тоном, в котором плескалась нежность. В его низком голосе звучали буря, взрыв, целый ураган эмоций.

– Я… – Реплика закончилась, даже не начавшись. Как же здорово он целуется!..

Я забыла про мелкого тирана, приличия и домовушку. Лёну, Вольдемара и задание. Даже причины, по которым отказывала Диего не один год. Потому что в тот момент были он и я. И никого больше.

Все остальное куда-то исчезло, растворилось, пропало. Растворилось в космической дали. Даже под угрозой пыток и расстрела я не смогла бы выпутать свои руки из его волос, перестать ласкать его гладкое литое тело, целовать слегка колючую челюсть, суровый изгиб рта.

Как человека, проведшего без воды день в пустыне, невозможно оторвать от прохладного чистого источника, так меня немыслимо было разлучить с Диего. Это словно… малая смерть. Я умирала в его объятиях каждое мгновение, каждую секунду – и как же сладко это было!

Диего поставил меня на ноги, вытащил из бассейна и уволок к себе, а я еле переставляла ноги, одурманенная его поцелуями, опьяненная его реакцией на нашу близость.

А Диего… всегда спокойный, хладнокровный и невозмутимый Диего словно двинулся рассудком. Он ласкал меня словами так, как никто и никогда не ласкал меня всем телом. Хриплым волнующим шепотом он завлек меня в свою комнату, как сирена мореплавателя. Подкреплял свои крышесносительные слова обалденными поцелуями, будто учитель хорошими оценками выученный урок, а птица свободу – песнями.

Как говорят англичане – to fall in love? Да! Я действительно упала в любовь. Упала, как в пропасть, как в бездну, откуда потом не выбраться. Упала со всем отчаянием неизбежной грядущей смерти и холодом в груди от свиста воздуха, разрывающего легкие. Упала, чтобы не подняться.

И мне было сладко, безумно сладко в момент падения.

Наконец он остановился перед своей кроватью и выпустил меня из рук, отстраняясь и давая возможность передумать. МНЕ? ПЕРЕДУМАТЬ?! После такой встречи?!!

Да скорее я пойду в гости к Рамону или поменяю стихию! НИ! ЗА! ЧТО!

Привычная боль, страх потерять затаились внутри замороженным гадючьим клубком. Даже моя компания огненных монстриков и записных убийц затихарилась, словно сгинула. Потому что здесь и сейчас были только ОН и Я. МЫ.

Видимо, Диего поймал что-то такое в моих глазах, потому что больше безмолвно не спрашивал, он рвал на клочки мой купальник и доминировал – страстью с привкусом нежности, напором с толикой отчаяния.

Он не шептал мне на ухо: «Не отпущу», – он молчал. Но я понимала, видела по его лицу ясно – не отпустит! Как и я его! Он мой, мой навсегда. Пока я жива – мой!

А Диего трясущимися руками с глухим рычанием свирепо дорывал кусочки трикотажной тряпки, словно они его самые лютые враги.

Когда дорвал, он смял меня, прижимая к себе, опрокидывая на себя. Против обыкновения, против всей своей сущности позволяя доминировать в дальнейшем уже мне.

Я с радостью воспользовалась дарованной инициативой, кусая, лаская, облизывая любимого. Боже мой, я так давно этого ждала! Кажется, всю жизнь! Он лежал, вздрагивая и прерывисто дыша, и тянулся ко мне пальцами и ртом, успевая раздаривать мелкие жгучие поцелуи.

Мы с ним были одним обнаженным комком нервов, одной сплошной жаждой, не утолить которую – значит умереть. Это сумбурное сплетение тел, сумасшествие довело меня до того, на что я, слишком мало видевшая мужчин и ласки в своей постели, слишком давно, – никогда в жизни бы не осмелилась.

Наше слияние – это был гимн обладания друг другом. Мы метили друг друга, ставили клеймо губами, зубами и языком. Мы хотели как-то запечатлеть обоюдную принадлежность. В этом было что-то низкое и животное, в этом было что-то безумное с привкусом отчаяния. Ваниль и шоколад, кофе с запахом корицы – вот что это такое.

А для меня это было прощанием с Диего; со всем, что дорого. Такое себе эгоистичное последнее «Прости и помни», последний жадный поцелуй перед виселицей.

Я знаю, Диего не согласился бы со мной. Знаю – его поцелуи были криком: «Жизнь только начинается!» Знаю. Он фонтанировал надеждой, будто вулканический гейзер лавой. Он излучал уверенность, которой у меня не было.