Непримкнувший. Воспоминания - [76]

Всемирную шумную известность приобрел Вышинский в качестве председателя специального присутствия Верховного суда СССР, а позже и в качестве государственного обвинителя на крупнейших судебных процессах по так называемому «шахтинскому делу», «Промпартии», «Объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра» (1936), «Параллельного троцкистского центра» (1937), «Объединенного антисоветского правотроцкистского блока» (1938) и многим другим.

А. Вышинский был, безусловно, человеком одаренным, натренированным оратором, умелым полемистом, с чрезвычайно быстрой, часто хлесткой реакцией на доводы оппонента. Но ораторское искусство Вышинского, которое на первых порах импонировало многим, покоилось на специфической морально-этической основе.

Во-первых, Вышинский был непревзойденным нарциссом. Черты нарциссизма были гипертрофированы у него до патологического предела. Выступая на партактиве, или с лекцией, или на собрании, он кокетничал, манерничал, все время любовался собой: смотрите, какой я талантливый, какой остроумный, какой находчивый… Он то и дело пересыпал свой рассказ фразами типа «Ну, тут я, конечно, положил Идена на обе лопатки», «Я загнал секретаря США Бирнса в угол», «Я разъяснил этому прекраснодушному маниловцу Леону Блюму…».

Во-вторых, Вышинскому были органически присущи самые отталкивающие черты макиавеллизма. Ради карьеры и достижения своих тщеславных целей он не гнушался никакими средствами. Это он в годы зловещих чисток, «развивая и обогащая» теорию Сталина о все большем обострении классовой борьбы по мере приближения к социализму, изобрел «презумпцию политической виновности» в судебно-следственной практике, выглядевшую так: «ты обвиняешься в том, что ты американский шпион (или троцкист, или бухаринец): докажи, что ты им не являешься». Обвинение могло быть самым фантастическим и нелепым, а возможности для опровержения в условиях одиночного тюремного заключения равны нулю. Поэтому число осужденных «врагов народа» множилось в невероятных величинах.

В своих лекциях по уголовному праву Вышинский, выспренне прикрываясь фразой «в условиях пролетарской диктатуры благо государства есть высший закон», пропагандировал изобретенную им формулировку: «Лучше осудить десять невиновных, чем оправдать одного виновного».

В качестве Генерального прокурора СССР Вышинский благословляет и освящает широкую практику необоснованных репрессий. С его определяющим участием инсценировались многочисленные судебные процессы, на которых все обвиняемые «признавались», а самые недоказанные вещи считались доказанными. На совести Вышинского как прокурора – легион загубленных жизней.

Но то было до войны. В качестве дипломата Вышинский в своем красноречии не знал никаких границ и заслонов. В периоды различных международных ассамблей чуть ли не ежедневно в центральных газетах печатались по 2–3 полосы с речами Вышинского. Причем сам Вышинский частенько повторял браваду: «Я по каждому вопросу подготовляю один текст речи, произношу экспромтом другой, а печатаю третий».

Много позже, в 1956 г., на Лондонской конференции по Суэцкому вопросу, Государственный секретарь США Джон Фостер Даллес, прибыв в наше посольство для встречи со мной, в ходе беседы обмолвился такой фразой: «Я приехал к вам потому, что в вашем весьма лаконичном заявлении по прибытии в Лондон я нашел одно слово, одно, но которое дает надежду, что мы с вами можем попытаться найти общую почву для разумного подхода к решению суэцкой проблемы. Это было бы весьма затруднительно с господином Вышинским, который, само собой разумеется, заслуживал высокого уважения. Но мне трудно представить себе человека, который мог бы доплыть до конца, читая блистательные речи и заявления господина Вышинского».

И действительно, Вышинский упивался своим красноречием настолько, что ради красивой или хлесткой фразы готов был потопить существо дела.

Генотипической чертой Вышинского была крайняя беспринципность. Он мог рьяно, с адвокатско-актерским блеском, защищать определенные положения, но достаточно было Сталину, или Молотову, или другому руководителю дать реплику – или любым движением руки, головы, брови выразить свое недовольство или сомнение, – чтобы Вышинский тут же совершил поворот на 180 градусов и начал с таким же блеском и остроумием защищать прямо противоположное.

В силу своих морально-политических качеств Вышинский стал удобным универсальным орудием карательной политики Сталина в самые черные годы.

Теперь Вышинский «блистал» на поприще Организации Объединенных Наций, обрушивая ежедневно на головы трепещущих империалистов Ниагару слов.

(Выдержка из записи беседы с Д.Т. Шепиловым в 1987 г.: «Нужно было переделать мое выступление на сессии ООН – кажется, было это осенью 1956 года. Я прошел в кабинет нашего представителя при ООН и попросил вызвать стенографистку. Диктовал, расхаживая по кабинету, потом задумался… сел за стол… закрыл глаза рукой…

Вдруг стенографистка бросается ко мне с диким криком:

– Дмитрий Трофимович, что с вами?

С минуту мы смотрим друг на друга. Потом она приходит в себя и начинает извиняться: