Непримкнувший. Воспоминания - [54]

И Сталин сам называл работы латышских, литовских и других писателей из союзных республик и спрашивал:

– А это подойдет? А это годится? А это потянет на премию?

В процессе таких поисков Сталин на заседании Политбюро 31 марта 1948 г. задал вопрос:

– А «Кружилиха» Пановой выставлена?

Кто-то из присутствующих литераторов ответил, что роман Пановой «Кружилиха» вызывает в писательской среде разногласия: одни – за, другие – против.

Сталин:

– А почему против?

Ответ:

– В очень нерадостных тонах показан быт рабочих.

Сталин:

– А как показана жизнь людей в «Городке Окурове»? А какая это хорошая штука. Весь вопрос – правдиво ли показана? Почему же нельзя дать премию за «Кружилиху»?

Писатель:

– Но ведь важно отношение писателя к событиям и людям: кому он сочувствует.

Сталин:

– А кому сочувствовал Горький в «Деле Артамоновых»? Панову ругают за то, что она не разрешила счастливо коллизию между личным и общественным. Смешно. Ну, а если так есть в жизни? А кто из писателей разрешил эти коллизии?

Больше вопросов не было. Вера Федоровна Панова получила Сталинскую премию 2-й степени.

А Сталин все продолжал выяснять, добавлять, корректировать:

– А Первомайского выдвинули? А может быть, Костылева за «Ивана Грозного» передвинуть на вторую степень? Я думаю, Якобсону за «Два лагеря» (так Сталин назвал пьесу А. Якобсона «Борьба без линии фронта») можно дать первую премию? Грибачеву за «Колхоз «Большевик» можно дать премию. Только образ парторга в поэме не развернут.

Александр Фадеев предложил включить цикл стихов Николая Тихонова «Грузинская весна» на 2-ю премию.

Сталин (смеясь):

– Вот это удружил другу. Я предлагаю включить Тихонова на первую степень.

Наряду с высокой требовательностью к художественным достоинствам произведений, Сталин иногда в этом вопросе проявлял непонятную терпимость и такую благосклонность к отдельным произведениям и писателям, которая не могла не вызывать удивления. В этой связи следует прежде всего упомянуть о Ф. Панферове.

Федора Ивановича Панферова я знал на протяжении многих лет. Он несколько раз заглядывал ко мне домой на чашку чая и в Пушкино, когда мы с П.Ф. Юдиным и другими работали над учебником политической экономии. Я как-то навещал его и его супругу А. Коптяеву на их даче на Николиной Горе.

Я считал Ф. Панферова писателем посредственного дарования. Известное литературно-художественное значение имел лишь его роман «Бруски». В нем было дано большое историческое полотно жизни советской деревни. Правда, это произведение подверглось критике со стороны А.М. Горького за засоренность языка романа всякими вульгаризмами. Но его положительные черты несомненны.

Последующие же работы Панферова и в социальном, и в литературно-художественном отношении шли по нисходящей линии. Пьеса же Панферова «Когда мы красивы» и роман «Волга матушка-река» (1952–1953) явно вымучены, ходульны. Они страдают глубокими пороками и в идейном, и в художественном отношениях.

Тем не менее на заседаниях Политбюро ЦК и в 1948, и в 1949 гг. Сталин обращался к нам с вопросом:

– А Панферов есть?

Услышав наше неопределенное мычание, Сталин в обоих случаях говорил:

– Панферову нужно дать. Ну, критиковали его. А премию нужно дать.

И Панферову присуждалась в 1948 г. Сталинская премия 2-й степени за роман «Борьба за мир», а в 1949 г. – 3-й степени за роман «В стране поверженных». Это вызывало недоумение и у читателей, и в писательской среде, так как оба романа лишены сколько-нибудь серьезного литературно-художественного значения. И только небольшая группа посредственных писателей, группировавшаяся вокруг журнала «Октябрь», редактором которого был сам Ф. Панферов, одобряла такие решения и продолжала прославлять лауреата.

Такое же необъяснимое пристрастие проявлял Сталин и к произведениям С. Бабаевского. Роман последнего «Кавалер Золотой Звезды» среди писателей и читателей стал своего рода классическим образцом «лакировочной литературы». Реальная жизнь колхозной деревни с ее трудностями, противоречиями, напряженной борьбой нового, светлого против сил и традиций старого, отживающего, подменялась здесь идиллически-сусальными картинами.

Однако Сталин положительно отнесся и к этому роману, и к его продолжению – «Свет над землей». Роман трижды был отмечен Сталинской премией.

Тщательно готовился Сталин и к рассмотрению вопросов о премиях за произведения живописи и скульптуры.

Сталин и другие члены Политбюро (кроме Жданова) не посещали Третьяковской галереи и других выставок, где можно было ознакомиться с полотнами, выдвинутыми на Сталинскую премию. Поэтому Агитпроп иногда перед заседанием Политбюро устраивал в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца обозрение полотен и скульптур, выдвинутых на премию. Сталин и все члены Политбюро приходили посмотреть на них. Однако Сталин этим не удовлетворялся. Он иногда приходил на заседания с журналом «Огонек», где печатаются репродукции с картин, или с какими-то почтовыми открытками, и задавал самые неожиданные вопросы:

– А вот в «Огоньке» напечатан портрет Станиславского художника Ульянова. Можно дать премию?

Я говорю – «неожиданные» потому, что действительно никогда невозможно было предвидеть, какие новые предложения внесет Сталин или какие коррективы сделает он к проекту Агитпропа.