Непримкнувший. Воспоминания - [3]

Да, в советской идеологии сочеталось несочетаемое – революционное улучшательство людей и просвещенческий консерватизм.

Естественно, в таких терминах сам Шепилов и его современники не мыслили. Они вели спор о том, кто настоящий коммунист, а кто не настоящий.

И наконец, в «Советском Кеннеди» вы увидите расшифровку и оценку масштаба личности этого уникально одаренного и эффектного деятеля, особенности его психологии, поведения. Мне кажется, что эти две книги помогают друг другу, точнее, помогают вам понять, что же это такое было – Дмитрий Шепилов и почему именно сейчас это важно для нас знать.

И последнее – пара мыслей о том, что за книгу вы держите сейчас в руках.

Она не только и не столько для историков. Воспоминания Шепилова, полагаю, ценны прежде всего эмоциональной, человеческой стороной событий эпохи, пусть даже хорошо известных историкам. Представим себе, что Юлий Цезарь в «Записках о Галльской войне» вместо невероятно нудного перечисления своих и чужих действий чуть ли не в каждую неделю войны создал бы страстный рассказ о чувствах и мыслях, обуревавших его в те дни. Тогда, возможно, нечего было бы делать Шекспиру или Торнтону Уайлдеру, им не пришлось бы наугад создавать «своего» Цезаря, пытаясь угадать его мысли и намерения, подменить их своими озарениями и догадками.

Стиль – это человек. Стиль Шепилова говорит об авторе буквально все. Посмотрите на эти неизменно превосходные степени («величайшие бедствия», «вся моя душа истерзана», «глубочайшее проникновение в тайны» и т. д.). Обратите внимание на монументальность и законченность одних фраз – и на пассажи, состоящие из фраз предельно коротких, буквально из одного-двух слов. Представьте себе, что этот текст читается вслух медленно, со вкусом, с паузами, раскатистым профессорским голосом, рассчитанным на большие аудитории в эпоху, когда не было еще микрофонов, – и вы увидите автора.

Автор старается быть справедливым к своим героям, проявить беспристрастие – и все же если уж Шепилов не любит Хрущева, то его Хрущев настоящий инфернальный оперный злодей с характерным драматическим баритоном; если любит Жданова – то тому достается теноровая партия, достойная Паваротти, включая трагическую смерть под аккорды хора и оркестра… Не мемуары, а партитура!

Но думаю, что, как ни странно, в этом и их историческая ценность тоже. Потому что факты, скажем, о деятельности того же Жданова на посту главного идеолога в 1947–1948 гг. вроде бы известны; и мне, назвавшему дочь Анной в честь Ахматовой, жутко было читать о том, как Жданов «отдавал всю кровь, капля за каплей» своей работе. (Читателя вообще ждет немало шоковых ощущений от этой книги.)

Но иной раз мы пересматриваем свой взгляд на людей и их роль в истории. Да, может быть – и Жданова тоже. Кто знает.

И вот вам сюжет из «Непримкнувшего»: «александровские мальчики» – известные нашему поколению как уважаемые академики Ильичев, Федосеев и прочие. Для Шепилова – объект абсолютной ненависти и презрения. За то, что не сжигали себя ради коммунистической идеи, а просто хотели хорошо жить, зарабатывать, делать сбережения на черный день. И писали доносы для Берии, чтобы выжить. А вот Жданов: была ли в его действиях материальная корысть? В шепиловской партитуре (и, видимо, в жизни) – ни малейшей. Жданов загнал себя в могилу в 51 год тем, что работал на износ, делая то, что искренне считал своим долгом коммуниста. Так как же нам, сегодняшним, судить их (если вообще можно кого-то судить)? Кто благороднее – искренний коммунист, доносчик «в открытую» и сокрушитель судеб, или поддельный коммунист, при этом доносчик тайный, вынужденный? Вот это опера!

Но посмотрим теперь на те же эпизоды мемуаров Шепилова холодными глазами историка. По ним получается, что искренний коммунист Жданов работает днем и ночью, понимая, что если после войны, когда людям хочется «просто хорошо жить» без надоевшей политики и идеологии, не вернуть страну беспощадным рывком в идеологические реалии конца 30-х годов, то коммунистический режим в конце концов погибнет. Хотя бы потому, что даже новое поколение его «идеологов» уже ни в какой марксизм не верит.

Логична позиция Жданова? Еще как. Более того, он оказался прав. И задача его оказалась непосильной – она физически убила его. А второго Жданова уже неоткуда было брать, поскольку «трибунов революции», идейно одержимых, в основном уничтожили еще в 30-х гг. и заменили послушными исполнителями. В результате затем, после Шепилова при Хрущеве, идеологами стали те самые «ни во что не верящие» Ильичев, Федосеев и прочие. Что в итоге (хотя очень медленно) и привело от «десталинизации» к формальному признанию давно состоявшейся моральной гибели коммунистического режима уже в горбачевские дни.

То есть Жданов, получается, был последним искренним коммунистом-«трибуном» в высшем советском руководстве. Сам Шепилов как идеолог здесь все-таки не в счет: классическая «белая ворона» в коридорах власти, он считал, что за чистоту ленинской идеи надо бороться лишь силой убеждения. То есть – да, можно принимать постановления типа ждановских, но без политических ярлыков (и тем более без увольнений или расстрелов) и давая полное и реальное право критикуемым на ответное слово. Так, как шли политические споры (как ему казалось) в 20-х гг., когда Шепилов сформировался как личность.