Неприкасаемый - [9]

Я поднялся с кресла:

— Хочу вам кое-что показать.

Мы прошли в кабинет. Она шла следом, и я слышал скрип ее кожаной юбки. В начале своего визита она сказала мне, что ее отец адмирал, а я, не расслышав, понял, что у нее восхитительный отец^[2]. Хотя такое выражение дочерней любви показалось мне чрезмерным, я поспешил заверить ее, что нисколько в этом не сомневаюсь. Последовал неизбежный в таких случаях обмен комически нелепыми репликами, закончившийся неловким молчанием. Помнится, как на одном из пышных многолюдных приемов у миссис У. мы с хозяйкой, тихо беседуя, медленно поднимались по красной ковровой дорожке бесконечной лестницы позади пышной фигуры вдовствующей герцогини …ской, когда оба одновременно увидели, что не подозревавшая ни о чем величественно шествующая герцогиня по дороге во дворец вляпалась в собачье дерьмо. В подобные моменты я всегда благодарил судьбу за то, что мне досталась сложная многогранная жизнь, наработавшая выдержку или по крайней мере в случае необходимости дававшая пищу уму, чтобы отвлечься. Еще ребенком в школе, когда надо было удержаться, чтобы не рассмеяться в лицо какого-нибудь хулигана или особенно бешеного классного наставника, я сосредоточивался на мысли о смерти; это всегда срабатывало и, я уверен, если надо, сработает и теперь.

— Вот, — сказал я, — здесь мое сокровище, пробный камень и первоисточник трудов всей моей жизни.

Довольно любопытно, что художественные полотна мысленно представляются мне больше, чем они есть на самом деле, — в буквальном смысле, в физическом измерении. Это относится даже к работам, известным мне до деталей, включая мою «Смерть Сенеки», которую я приобрел почти пятьдесят лет назад. Мне известны ее размеры, я достоверно знаю, что полотно семнадцати с четвертью дюймов на двадцать четыре, однако когда вижу его в очередной раз даже после короткого промежутка времени, у меня возникает поразительное ощущение, что оно уменьшилось в размерах, или я рассматриваю его через обратную сторону линзы, или стою в нескольких шагах дальше от полотна, чем на самом деле. Очень похоже на то, как если бы берешь в руки Библию и разочарованно обнаруживаешь, что, скажем, все повествование об изгнании из райского сада укладывается в горстку стихов. И на этот раз, как всегда, картина выкинула свой фокус, и в тот момент, когда мы с мисс Вандельер в своей периодически поскрипывавшей юбке стояли перед ней, казалось, что убавились не только размеры, но и — как бы это сказать? — содержательная сторона, и я испытал легкий душевный укол, который, по-моему, вряд ли был заметен по голосу; во всяком случае, в ее годы не замечают стариковских страдальческих гримас, выдающих боль.

— Сюжет картины, — начал я в своей общедоступной, на мой взгляд, манере, — самоубийство Сенеки-младшего в 65 году нашей эры. Посмотрите на собравшихся вокруг опечаленных друзей и родственников, на стекающую в золотую чашу кровь. Вон там преторианец — согласно Тациту, Гавиус Сильванус, — против своей воли доставивший императорский смертный приговор. А здесь молодая жена философа, Помпея Паулина, готовая последовать за мужем, обнажает грудь, чтобы вонзить нож. И заметьте, на заднем плане, в соседней комнате служанка наполняет ванну, где философ сделает последний вздох. Разве все это не превосходно по своему исполнению? Сенека был испанцем, а вырос в Риме. Среди его трудов — Consolationes («О милосердии»), Epistolae morales («Нравственные письма») и Apocolocyntosis, или «Отыквление божественного Клавдия»; последний, как можно догадаться, представляет собой сатиру. Хотя он призывал презирать мирские блага, сам он сумел сколотить огромное состояние, значительная часть которого получена от ростовщичества в Британии; историк Дион Кассий утверждает, что взимаемые Сенекой чрезмерные проценты были одной из причин бунта бриттов против оккупанта — это означает, как остроумно отметил лорд Рассел, что восстание королевы Боадицеи было направлено против капитализма, представленного главным ученым проповедником аскетизма. Таковы капризы истории. — Я искоса взглянул на мисс Вандельер; она начинала скучать; здорово же я ее утомил. — Сенека не поладил со своим бывшим учеником, преемником Клавдия Нероном, о котором уже шла речь. Философа обвинили в заговоре и приказали ему покончить жизнь самоубийством, что он и совершил мужественно и достойно. — Я жестом указал на картину. Впервые подумал, прав ли художник, изображая событие без эмоций, намеренно спокойно. Еще один укол тревоги. Выходит, в новой жизни, на которую я обречен, ничто не свободно от сомнений? — Бодлер, — закончил я, на этот раз отметив, что голос ничуть не дрожит, — Бодлер говорил о стоицизме как о религии с единственным предметом поклонения — самоубийством.

При этих словах мисс Вандельер вдруг как-то дернулась, будто пони, упирающийся перед прыжком.

— Зачем вы это делаете? — с трудом произнесла она.

Я, чуть нахмурившись, вопросительно поглядел на нее. Упершись кулачками в бока, она с мрачным видом разглядывала на столе нож слоновой кости для разрезания бумаг. Не такая уж она невозмутимая.