Непрекрасная Элена - [48]

На дереве мне понравилось: видно далеко, и страх — он вроде тумана, липкий и… стелющийся.

Нет более смысла закрывать глаза на очевидное: мне до ужаса страшно! Так страшно, что я на шесть метров взлетела из-за дурацкого хруста ветки. И вот я вверху, а мой страх притаился в траве, он впитывает влагу тумана, тяжелеет…

Я глянула вниз и вздохнула. Там мокнет не только страх, но и мешок. То и другое — груз, сгибающий мои плечи. Смешная мысль. Но я не смеюсь. Шипя сквозь зубы, слезаю, развязываю горловину, копаюсь и наощупь добываю со дна мешка бесполезные рваные верёвки, признав их пользу и ошибку сортировки. Перебираю, прилаживаю, вымеряю длину. Наконец, завязываю к углам и горловине вроде лямок. Как раз вспомнилось: такая штука у предков называлась вещмешок. Меня всегда забавляло нелепое слияние слов…

Снова лезу на стихийно облюбованную ветку. Кажется, страх и мешок неразделимы. Надела груз — и на душе потяжелело.

Сова ухнула от моей наглости, насупилась, встряхнулась, покрутила головой… и улетела. Я повозилась, пытаясь прильнуть спиной к стволу. Не знаю, можно ли выспаться в такой позе и на такой высоте. Пробую выяснить… закрываю глаза и начинаю растворяться в сумерках.

— Тьма — глаз коли, мейтар бы заплутал.

Бам! — вздрогнула я затылком о ствол. Сон сгинул, шишка понемногу набрякла. Я еще разок дернулась, замерла. Рассудок отсиделся в пятках и запоздало сообщил: тот, кто разговаривает, далеко. Туман усилил голос, донес неискаженным. Голос незнакомый. Почему же я сразу решила, что это погоня, что по мою душу?

— А неслабо она упахала, — задумчиво сообщил второй голос и вмиг лишил меня надежд на силу случая. — Здоровая, точно. И жилистая. Не будь облаков…

— Ты еще вспомни о собаках и фосфорной метке на подошве, шахзгре, — хмыкнул кто-то третий. — Точняк, сбились… Стриженная дура рыдает где-то у стены, а мы прём по следу лазутчика черных лесников. Ну, как мыслишка?

— Слышал, лесники с горожан шкуру режут смеха ради. Йохр… — дрожащим шепотом выдавил первый.

До меня ударом дошло: говорят на германике с примесью ругани на иных наречиях, звучание речи кажется странным. Значит, люди не из Пуша!

— Ломился кто-то со всей дури, — продолжил тот же голос. — След намеренно четкий. Длина шага… не баба. Как я раньше-то не сложил два и два?

— Отходим до большой поляны. Там ночуем, — резко велел второй. — Хотя… вряд ли лесники. Они бы уже… н-да.

— Ты про наживку? — шепнул третий.

— Йохр! Не надо об этом в лесу и тем более ночью, — отрезал первый.

Вот и думай без эмоций, беглянка Эли! Что правильно: удирать со всех ног в гущу леса, надеясь, что до утра оторвешься — или самой проследить погоню и подслушивать, подсматривать, разнюхивать? Мой страх голосует за бегство. Здравый смысл воздерживается из-за недостатка информации. Интуиция требует не терять погоню из вида: следуя за страхом, мне не спастись. Опыта и сил не хватит.

Отсидевшись и отдрожав своё, я никуда не побежала. Попробовала красться, и сразу поняла: мои ноги воистину зрячие, они умудряются найти все хрусткие ветки и шуршащие листья. Вдобавок, пообещав Мари «пыхтеть за двоих», я это делаю слишком буквально. В погоне люди тертые, привычные к лесу. Меня спасает лишь то, что у нас разные возможности по слуху, зрению и обонянию. И разница — в мою пользу…

Когда я добралась до поляны, ноги научились не будить примерно половину источников шума. И — я взмокла от усердия. Посчитала пульс… сорок пять. Значит, это для меня много? Оставлю вопрос до лучших времен.

Погоня расположилась вольготно: палатка, костер, облако гвоздичного запаха — защита от кусачих тварей. Досадно, я-то расчесываю свежий укус на шее и брезгливо выбираю что-то мерзкое, шевелящееся, из волос на затылке. И это — лёжа, укрывшись за могучей травяной кочкой. Я прощупала её и убедилась: не муравейник.

В погоне — по голосам насчиталось и теперь подтвердилось наблюдением — трое злодеев. Один ворочается в палатке: пока я кралась, здесь успели поужинать. Второй смотрит в темноту, ко мне он сидит в профиль. Третий, шипя однообразные ругательства типа «йохр-хойр», возится с квадратной жестяной коробкой. Если в Пуше и есть похожие штуковины, я прежде не замечала их.

Третий номер подергал шнур, и тот отозвался проволочным звоном: натянут до дерева на опушке, кончик намотан на высокую ветку. «Третий» крутит ручку, слышно скрип. Ждет, смотрит на часы: у него роскошные часы предков, со светящимся циферблатом. Опять ждет… И я жду. Странно: укус не саднит, на земле лежать не холодно. Вероятно, моя природная температура тела ниже, чем у истинных людей. Получается, до сих пор я каждую зиму в городе мерзла из-за собственной глупости: упрямо разгоняла сердце и жила в режиме вынужденной лихорадки.

— Прием! — едва слышно прохрипела коробка.

— На связи, — нагнулся к коробке тот, кто ждал вместе со мной. — Мы не нашли её. След сомнительный, очень прямой. Люди ходят, чуть отклоняясь от курса, рано или поздно в лесу это выводит их на круг, они блуждают…

— Кто-то просил читать лекцию? — рычит из коробки. — Ладно, пусть пока побродит, проголодается — сговорчивее станет. Сворачивайтесь и живо сюда, метка семь. Старший передал: план си. Наживку все же удалось приманить. Нам нужны все силы.