Непредумышленное - [9]

Колесо

 Я не нравлюсь тем, кто меня читает.

В этих строчках нет никакого толка,

Только пыль осела на книжных полках,

И висит замок на воротах рая.

Я не нравлюсь тем, кто вскрывает раны

Прежней боли, жарит мне спину взглядом,

Только домик мой из камней агата

Устоит под бурей и ураганом.

Кто-то жаждет мести, соленой, жгучей,

И в себе вынашивает под сердцем

Тот огонь, что жжет, не дает согреться…

Может быть, он вскоре меня получит:

Я открыт для пули, бича и стали.

Не работаю больше на эту долю —

Колесо возмездий, убийств и боли,

Потому что мысли и сны устали

Все время двигаться по спирали,

Возвращаясь к прежним словам, угрозам.

Почему я не жалую Эру Пользы:

В ней мало места моей морали.

В ней просто двигаться по наклонной,

Так легко толкать Колесо по кругу,

Пачкать голову, мысли, сердца и руки,

Разгрызая глотку Любви с Законом.

Слишком просто здесь не любить кого-то,

Полюбить сложнее — такая штука.

Как идти под пули, раскинув руки.

Как шагнуть с тринадцатого — к восходу.

Оставляя тех, кто читает, помнит,

Тех, кто мстит, под сердцем отраву носит.

В их рассудке стылая злая осень

Гонит пыль и тлен по пустотам комнат.

Оставляя не смевших ступить за край.

Напевая под нос: «We were born to fly…»

Ностальгия

По временам мне грезится уют

Забытого истрепанного рая,

Где мы взахлеб читали Макса Фрая,

И из окна смотрели на салют…

Где умирали, в чью-то жизнь играя,

И знали, что друзей не предают.

Я возвращаюсь, от себя устав,

И память, отдаваясь легкой болью,

Ласкает сердце кисточкой собольей,

Когда я погружаюсь в кенотаф,

Где серебро, осиновые колья,

И теплая, живая темнота.

Передо мной заброшенный архив.

Избитые, проигранные гаммы

Из памяти сгибают оригами,

Где так нелепы первые штрихи

Лучей пятиконечной пентаграммы,

И крестик-анх в шкатулке из ольхи.

Где «Эры Водолея» белый чай

Толкает в кровоток сердечный клапан.

В суицидальные ласкающие лапы

Бросались, наспех сердце очертя.

И солнце на двоих — настольной лампой,

Для нас, смешных и яростных чертят.

В стихах несли фантастику и правду,

И рифмы отдавались легким бредом.

На фразы разбирали Кастанеду,

Цитировали Олди и Лавкрафта.

Нам кубик «магги» в кружке был обедом,

И было вечным будущее «завтра».

Купались в ощущениях тревоги,

И в тестах Роршаха разгадывали кляксы,

Легко и просто срок прожить авансом,

В том доме, где когда-то жили боги…

И запах книжек, талька и пластмассы —

Приюта бесшабашно-одиноких…

…Я в капище забытых преступлений,

Где память пахнет горьким нафталином…

Стою на старых брошенных руинах

Изменником, явившимся с повинной.

Среди погасших прожитых видений…

Без глупых слез и лишних сожалений.

Вокруг — обломки детской колыбели,

Мы просто выросли из нас. Не уцелели.

Игра на выживание

Кличет за бортом ночная птица,

Холодно, душно, спешу на пристань,

Где, неспособный в меня влюбиться,

Плачет Пьеро над моей душой.

Девочка, столько еще сюжетов…

Бьется о камни седьмое лето,

Кистью, как кончиком сигареты,

Пишешь, что все будет хорошо.

Я искушаюсь тебе поверить,

Видишь, распахнуты настежь двери,

Видишь — за ними кошмарным зверем

Прячется новый грядущий год…

Девочка, некогда зря бояться,

Зверя иглой насади на пяльца,

Нам уже выплачено авансом

Все, что когда-то произойдет.

Верить словам и любить словами,

В мире, погрязшем в осенней гамме,

В море, расчерченном островами,

Сдав на поруки свою беду,

Девочка, крепче держись за мачту,

Страшно, но мы не могли иначе,

Я тебя сердцем укрою, спрячу

В яркую, солнечную слюду.

Некуда больше исчезнуть, деться,

В звездное марево, в поднебесье.

Мир новорожденный сух и пресен,

Плачет, смеется, иди, встречай…

Только погоня в ногах и легких,

Воздух отравлен и путь нелегкий,

Наши дела ну не то, чтоб плохи…

Только на ужин — остывший чай.

Нам суждено окунаться в небо,

завтракать манкой и свежим хлебом,

и удивляться такому бреду,

как нерастраченная судьба.

Девочка, сколько еще ступеней,

где мы проснемся: в Париже, в Вене?

в недрах распахнутой настежь темы,

тающей сахаром на губах.

Завербовал в полосу препятствий

Ящик Пандоры, открытый наспех,

В салочки, словно в четвертом классе —

Если осалят, то лишь свинцом.

Нервы — непрочные бриллианты,

Так повяжи мне на шею бантик,

Синеволосая фея банды

С кукольным, трогательным лицом.

Девочка, я ничего не значу,

Я так давно ни о чем не плачу,

Солнечный, робкий весенний зайчик

Бьюсь, разбиваясь, в твое стекло.

Шутят страницы легко и колко,

Остерегайся, вокруг иголки…

Выстрел. Фарфоровые осколки.

Сердце по пальцам  в камин стекло.

Стоит ли биться, влюбляться, злиться,

Фениксом, бабочкой воплотиться,

Что по сюжету должно случиться —

Нами завещан один итог.

В сказке печальная пантомима,

Девочка, стоит ли быть любимой?..

Это уходят, проходят мимо,

Все, кто закончить игру не смог.

Жизнь обрывая на середине,

Красный цветок догорел в камине,

И я засыпаю, глотая смог,

Псом Артемоном у ног Мальвины.

03.10.09

Фанфик

 Мы с тобой не живем сейчас, рассчитывая на «потом», мы с тобой сочиняем дом наших мыслей — смешных чертят, и если туда войдет кошка — это будет не просто дом, это будет наш храм со своим уставом, где вместо молитвы «люблю тебя». Только храм ведь не наш, чужой, а в нашем сердце — зола костра, побудь сегодня собой, моя переменчивая сестра, я тебе не брат, а всего лишь предлог, я твой здравый смысл или злой обман — и когда я сам по себе, я практически сам себе бог, а с тобой — послушно монеткой укладываюсь в карман, вот увидишь — я метко падаю на ребро, лишая тебя возможности выбирать между правдами, снами, моим и твоим добром, и ты смеешься, когда я плачу в твою тетрадь. Только небо опять сегодня — тяжелое, как вина, и нет мыслей, и влом писать, и страшнее сны, и если сядем сочинять их жизнь — ты прекрасно знаешь сама, что с ними сегодня случится что-то гораздо хуже весны, а они ведь жить хотят и хотят, чтобы было просто, чтобы жизнь их сводилась к обычному, как у всех, и не надо им наших глав, и чтобы было всегда серьезно, им не нужно побед, им бы — небо синее, солнце и детский смех, и чтоб дни превратились в будни, ругаться в булочной и ночью спать, и бездельем маяться, верить прогнозам, стряхивать с простыней песок, чтобы не приходилось опасливо вздергиваться опять, когда у кого-то рядом лопнуло колесо. Мы-то знаем с тобой, что им сейчас — только насыпь, гранит и тлен, что они не встречались, не обращались на «ты» и не узнают друг друга в лицо, но когда после праха последней главы нет сил подняться с колен, когда давит на грудь рукописное уныние подлецов, последние мысли приходят о том, что это — искусство зрячих, что хочется плакать, любить, любя, а от смерти — протяжно выть, но первой мыслью всегда будет та, что хочется все иначе, чтобы у них было все так хорошо, как только и может быть. Их сочинили боги, сестричка, их право вести расчет, заполнять табло, раздавать призы мыслями, голосами… но сейчас, когда можно смело нечетом править чет… клавиатура, четыре утра, монитор… «давай станем богами сами»… Тебя тянет к романтике, как всегда, но я от нее привит, дай им шанс самим осознать, что живы и снова лето, и пусть этот очерк не стоит гроша и вовсе не знаменит, но давай напишем, как было иначе, и просто поверим в это. Давай у них будет все хорошо, но не сразу — так легче верить, пускай совершают ошибки, ссорятся, и напасти на их пути… тогда можно будет тайком свой устав внести за чужие двери. Только так мы сумеем построить свой дом и вместе в него войти.