Непознанный Мир Веры - [51]
«Полноте, да есть ли у России враги?» — твердят люди, одураченные лживой пропагандой, лишенные правильного образования, непредвзятой информации и здравого нравственно-религиозного мировоззрения. Поскольку Церковь сегодня осталась последним оплотом истинной, неискаженной духовности, последним бастионом нравственного здоровья народа, последним выразителем русского самосознания, не изуродованного идолопоклонничеством перед фальшивыми «общечеловеческими» ценностями, — необходимо, как видно, чтобы именно из-за церковной ограды прозвучал отрезвляющий и вразумляющий голос.
Да — к великому сожалению, у нас есть враги. Да — сегодня лишь слепец или провокатор может утверждать, что все ужасы и беды, терзающие нашу Родину уже много лет подряд, есть результат «естественного течения событии» или плод «ущербного русского менталитета». Да — противостоящие России силы обладают огромной экономической, финансовой, военной и политической мощью. Так что же делать? Прежде всего — осознать правду таковой, как она есть на самом деле. И спокойно, не впадая в панику или в неоправданное благодушие, осмотреться, определить ближайшие задачи и цели.
Митрополит Иоанн (Снычев)
О земной Церкви
Церковь — это источник всего того живого и духовного, светлого и творческого, что действует в вас… Посторонний и холодный взгляд не заметит в ее жизни ничего, кроме игры человеческих и политических страстей… Но мы-то знаем, что у нашей Церкви есть иная жизнь, которая не является нашей, но даруется нам. И нужны любящие и верующие глаза, чтобы узреть дыхание благодати в жизни той Церкви, что и выговорить иначе нельзя, как с большой буквы…
Патриарх Московский и всея Руси Алексий II
О познании тайны Церкви
Познать самого себя — это уже немало. Прикоснуться к познанию тайны Церкви — это уже много. Если же человек поймет, что второе имеет отношение к первому и что духовный опыт Церкви — это не только сокровищница прошедших столетий, но прежде всего рука, протянутая не из прошлого, а из вечного к нему самому, значит свершилось чудо. Христос тихо постучался еще в одну душу.
Патриарх Московский и всея Руси Алексий II
Разрушение традиционного уклада русской жизни и попытка не то в колбе, не то в концлагере создать нового человека привели к убожеству и одичанию. Более того, к неспособности понять собственное убожество и одичание. Беда не просто в том, что наши соотечественники дики и часто потрясающе невежественны в вопросах религиозных. Беда в том, что они часто не подозревают о том, что продолжает вопреки всем внешним обстоятельствам жить в их душе. Не ведают ни того, чем живут, ни того, что творят.
Алексий II, Патриарх Московский и всея Руси
Ф. М. Достоевский
Христианство есть единственное убежище Русской земли ото всех ее зол.
Благодать сильнее генов
В конце 1990 года на заснеженную станцию «Саракташ» прибыли два пассажира — молодой священник отец Николай и его супруга матушка Галина, приехавшие из Сергиева Посада. Он закончил духовную семинарию, она — иконописную школу. И начало их семейной жизни совпало с назначением на службу в этот, ставший приграничным с Казахстаном, поселок Оренбургской области. Единственная церковь здесь — храм святого праведного Симеона Верхотурского — была разрушена в 1961 году. Тогда тросами стянули купол, сбросили с высоты иконы. Немногочисленные верующие пытались защитить храм, но мощные струи воды из пожарных брандспойтов били в них, защитников вталкивали в автомобили и вывозили в степь. В этой продуваемой холодными ветрами оренбургской степи молодому священнику и его спутнице пришлось начинать новое служение.
Начало молитвенной жизни в поселке, где уже и забыли, как выглядит священник, совпало с испытанием на любовь к человеку. Однажды какая-то незнакомая старушка привела к их порогу двух детей: мальчика и девочку. Сказала, что отца у них давно нет, а мать недавно сгорела. Попросила отца Николая позаботиться. Другой бы, может, гневно сверкнул очами да воскликнул: «В своем ли ты уме? Церковь без купола. Петь в храме никто не может, разучились. Копейки на ремонт собрать не могу. Мы с матушкой с ног сбились, света белого не видим». Но он только взглянул на двух укутанных в старые платки детей, смотрящих на него с непривычной серьезностью, обернулся на супругу, замерзшую рядом, а та, вдруг покраснев от волнения, тихо промолвила: «Если жалко котенка, неужто не жалко ребенка», — и открыла широко дверь, дохнувшую из избы теплом и светом.
Вскоре по поселку, а затем и по всему Оренбуржью люди стали передавать друг другу, что батюшка берет детей. И детей стали приводить: одного, второго, третьего. Потом приковыляла старушка. Взрослые сыновья продали ее дом в деревне, а мать у себя держать не захотела. Пока отец Николай соображал, где ей постелить, она успела рассказать всю свою жизнь (работа с утра до ночи: «тюки с сеном на себе таскала»), потеряла мужа на фронте («у полдеревни так-то»).
Обитель росла очень быстро (сейчас в ней 28 стариков). Отец Николай не старался задумываться о том, что будет дальше. «Сегодня есть что покушать нам, есть что одеть. А завтра — как Бог даст», — говорил он своим домочадцам и шел в церковь. И однажды в ней произошло чудо. Совершенно темная икона Богоматери внезапно, без вмешательства людей, просветлела. Неожиданно вслед за этим стала приходить помощь. То соседний директор совхоза землю даст под огороды, то строители кирпич привезут, то заезжий богач, своих-то здесь не много, расчувствуется и рублем одарит. Появилась возможность строить новый храм да давнишнюю мечту отца Николая — православную гимназию, «чтобы воспитывать детей в православной вере!»
