Неповторимое. Книга 3 - [2]

Эта его своеобразная красота (особенно когда он был в маршальском мундире) некоторых приблизительно равных ему военачальников и государственных деятелей раздражала, подавляющее же большинство им искренне восхищались. Тем более когда знакомились с ним поближе. Внешне он был кремень, а душа у него — добрая, щедрая, душа настоящего человека. Была у Ивана Игнатьевича одна любопытная черта — почему-то во время отвлеченных от службы рассуждений немножко впадал в своеобразную меланхолию. Например, при разговоре о природе, цветах и особенно о птицах. О птицах он знал много, видно, с детства был очень наблюдателен, к тому же перечитал гору книг о пернатых и мог говорить о них часами. И если его слушали внимательно, а он это прекрасно чувствовал, то он весь, всей своей махиной, отдавался рассказу о какой-нибудь маленькой пташке — о ее нравах, характере, поведении, как ее приручить и т. д. Разбирал ее по перышкам. Даже не верилось, что об этом говорил он, маршал Якубовский.

Но когда Иван Игнатьевич, будучи, например, Главнокомандующим ГСВГ, занимался воспитательной работой, тем более если она касалась кого-то персонально, то он совершенно преображался. Помахивая своим пальцем перед лицом собеседника, как поленом, он втолковывал ему понятия, что такое хорошо и что такое плохо, так, как этого не мог сделать никто. А в заключение говорил, что если имярек немедленно не сделает для себя необходимых выводов, то загремит со всех своих постов. И это производило должный эффект.

Конечно, обо всем этом я узнал значительно позже, когда по долгу службы пришлось встречаться с маршалом и в ГСВГ, и в Прикарпатском военном округе.

А сейчас меня привели к нему перед отъездом к новому месту службы не столько как к первому заместителю министра обороны, сколько к военачальнику, который длительное время командовал ГСВГ.

— Это прекрасные войска, — увлеченно говорил мне маршал. — Они ничем другим не обременены — занимаются только боевой учебой. У них высшая степень боевых возможностей и боевой способности. Выучка отличная. Вот почему за каждой из дивизий и бригад, как и за аэродромами и штабами, американцы установили круглосуточное негласное гарантированное наблюдение. И как только какая-то дивизия зашевелится или взлетит группа самолетов, это немедленно становится известно в НАТО — обозначается на планшетах и высвечивается на экранах. Я уверен, что они находятся в состоянии постоянного страха. И пусть их трясет! А что касается 3-й Ударной армии, на которую тебя назначили, так это самая большая и самая мощная армия в мире. Самая грозная армия.

Да, да, — продолжал маршал, заметив мой удивленный взгляд, — я не преувеличиваю. Есть у нас 11-я Гвардейская армия — количество дивизий у нее больше, но общая численность в сравнении с 3-й Ударной — ниже, а по количеству танков она вообще не имеет аналогов. Из пяти ее дивизий четыре — танковые, плюс два танковых полка тяжелых танков для прикрытия границы и два учебных танковых полка по 350 танков каждый. Не каждый фронт во время войны имел столько на направлении главного удара. А личный состав армии — 75 тысяч! Я уже не говорю о ракетчиках и артиллеристах. Словом, это ультрасовременная армия. И стоит она на главном оперативном направлении — надежно прикрывает выход на Берлин, но в случае агрессии противника — через два-три дня будет на Рейне и успешно его форсирует, как это сделали наши казачьи корпуса 150 лет назад, когда наступали на Париж.

Счастливый ты человек, генерал. Такую тебе дали армию! Я просто завидую, — сказал маршал напоследок искренне, от души.

Он встал из-за стола, сгреб мою ладонь и другой рукой, похлопывая меня по плечу легонько, чтобы ничего внутри не отбить, заключил:

— Еще раз поздравляю с этим высоким назначением. А что Петр Кириллович (Главнокомандующий ГСВГ маршал П. К. Кошевой) немного ворчит, так это все перемелется. У него такой характер. Желаю тебе счастливой службы.

Я ушел, конечно, под большим впечатлением. И что меня самого особо удивило — впечатление было сильнее, чем от посещения ЦК КПСС, который я считал до 1975 года святым органом. И сейчас, в поезде, я больше всего вспоминал подробности встречи с Якубовским.

Действительно, если такая армия находится на столь ответственном направлении, то, естественно, на нее возлагаются и соответствующие задачи и надежды. Надо сделать все, чтобы армия отвечала своему предназначению. Печально, конечно, что меня посылают в ГСВГ насильно, против воли Кошевого. Что-то надо делать. А вот что — ума не приложу. Самое главное — сразу всё взять в свои руки и управлять твердо, не раскисая под «ударами» (если они последуют). Но, конечно, необходимо добиться реального улучшения дел уже в ближайшие месяцы.

В пути времени было много, и я подробно расписал себе план действий на перспективу. Правда, не все было сделано, как задумывалось, но намеченная канва помогла мне провести генеральную линию. Главный упор был на офицеров — без них я ничего не решу.

В Берлине на вокзале меня встретил адъютант командующего армией младший лейтенант Василий Ткач (как выяснилось, раньше он был длительное время сверхсрочнослужащим), вместе с сержантом. Василий Ткач оказался симпатичным молодым человеком, воспитанным и культурным. Войдя в вагон и отыскав меня, он представился и стал докладывать.