Неповиновение - [2]

Даже женщины, наблюдавшие служение с верхнего балкона, построенного вдоль трех стен помещения, выглядывали из-за занавесок и видели, что силы Рава почти иссякли. Когда арон открылся, свитки Торы пустили душистый кедровый аромат, что, вероятно, пробудило его, и он встал на ноги. Но когда дверца закрылась, он сел, но это движение больше напоминало подчинение гравитации, чем попытку сесть. Когда глава Торы была наполовину прочитана, каждый участник общины жадно вслушивался в каждый болезненный, скребущий вздох Рава Крушки. Если бы не Довид, Рав бы уже давно упал на месте. Это видели даже женщины.

Эсти Куперман наблюдала за служением из женского балкона. Каждую неделю для нее было зарезервировано почетное место в переднем ряду около занавески. На самом деле, передний ряд никогда не был занят, даже в такое время, когда каждое место кому-то нужно. Женщины более охотно стояли в задней части балкона, чем занимали места в переднем ряду. Каждую неделю Эсти сидела одна, ни разу не повернув шеи, ни разу не показав словом или взглядом, что она заметила пустые места с обеих сторон от нее. Она занимала место в переднем ряду, потому что это так было положено. Она — жена Довида. Довид сидел рядом в Равом. Если бы жена Рава не скончалась, Эсти бы сидела рядом с ней. Когда, с Божьей помощью, они будут награждены детьми, они будут сопровождать Эсти. А сейчас она сидела одна.

В задней части женского отделения ничего не было видно. До женщин, сидящих и стоящих там, доносились только мелодии. А вот Эсти могла наблюдать макушки голов, каждая из которых была покрыла овалом шляпы или украшена круглой кипой. Со временем шляпы и кипот стали для нее индивидуальными, и в каждой отображалась другая личность. Вот Хартог, президент совета, плотный и мускулистый, ходит туда-сюда даже во время службы и то и дело перекинется словом с другим прихожанином. А вот Левицкий, казначей синагоги, нервно раскачивается во время молитвы. Вот Киршбаум, один из исполнительных директоров, облокотился о стенку и постоянно то дремлет, то вздрагивает и просыпается. Она чувствовала какую-то разобщенность. Временами, смотря вниз, она как будто видела игру на шахматной доске: фигурки двигались целенаправленно, но без смысла. Когда-то ее часто убаюкивали знакомые мелодии снизу, и она едва замечала, как служба заканчивалась, и очень удивлялась, когда женщины начинали толпиться вокруг нее и желать ей: «Гуд Шаббес». Пару раз она стояла в синагоге, вроде уже пустой, и боялась развернуться из страха, что женщины шепчутся за ее спиной.

На этот же шаббат она себя сдерживала. Как и остальные в общине, она сидела, когда свитки Торы, одетые в королевский бархат, возвращали в арон. Как и остальные, она терпеливо ждала, пока ведущий служения Шахарит уступит место ведущему следующего служения, Мусаф. Как и остальные, она была озадачена, когда Мусаф не начался спустя пять минут. Она пыталась разглядеть через шторку, что происходит внизу. Она моргнула. Под руку с ее мужем, сгорбленная фигура Рава, облаченная в черное пальто, пробиралась к биме, платформе, с которой велось служение.

Раньше, в этот момент служения, Рав рассказывал общине о только что прочитанной главе Торы, вплетая ее и другие источники в красивый и замысловатый урок. Но с тех пор прошло много месяцев. В этот момент Рав был недостаточно силен, и все же Эсти услышала, как в синагоге поднялся шелест голосов, а вскоре затих. Рав будет говорить.

Рав поднял руку, тонкую и бледную в огромном рукаве его пальто. Когда он говорил, его голос был неожиданно силен. Он всю жизнь был оратором; его голос можно быть поймать, не напрягаясь.

— Я буду говорить, — сказал он, — но совсем немного. Мое здоровье ухудшилось. С Божьей помощью, я поправлюсь. — В комнате случился энергичный взрыв кивков; несколько человек похлопали, и хлопки быстро стихли, потому как театральным аплодисментам в синагоге было не место.

— Речь, — сказал он. — Если бы сотворенный мир был музыкальным произведением, речь была бы его припевом, повторяющейся темой. В Торе говорится, что ha-шем создал мир при помощи речи. Мы могли бы прочитать: «И Бог подумал про свет, и был свет». Нет. Он мог бы вылепить его из глины. Или выдохнуть его. ha-шем, наш Царь, Святой, Благословен Он, не сделал ничего из этого. Чтобы создать мир, Он говорил. «И Бог сказал, да будет свет, и был свет».

Рав запнулся, закашлялся, и его грудь издала нездоровый звук. Несколько мужчин попытались подобраться к нему, но он жестом показал им, что не стоит этого делать. Он опирался на плечо Довида, резко откашлялся три раза и замолк. Он тяжело вздохнул и продолжил.

— Сама тора. Книга. ha-шем мог дать нам картину, скульптуру, лес, создание, идею в наших умах, чтобы с помощью этого объяснить свой мир. Но Он дал нам книгу. Слова.

Он остановился и осмотрел зал, сканируя безмолвные лица. Когда пауза затянулась длиннее, чем стоило, Рав поднял руку и громко ударил ей по трибуне.

— Какую великую силу дал нам Всемогущий! Говорить, как говорит и Он! Удивительно! Из всех земных созданий только мы можем разговаривать. Что это значит?