Непостоянные величины - [9]

— Намекаете, что я угодил в трясину? — Роман прищурился.

— Да не в образном значении «болото», а в самом прямом. Район располагается в низине, раньше ее затапливало весной. Обитали тут бедняки, зато с характером. Переселиться они не могли, вот и притерлись к суровой жизни. Представь, снег тает — вода по колено. Теперь, конечно, иначе — не так экстремально. А дух калужский сохранился. И название тоже.

— Только перебрались калужане в хмурые высотки.

— Не все, — возразил англичанин. — Тут частный сектор в двух шагах. Там до сих пор уцелели старые деревянные дома. Хватает и частных кирпичных новостроев — с вычурными заборами, с сигнализацией, с породистыми сторожевыми собаками. Но этим породистым никогда не перелаять тамошних бродячих псов. Будут лишь потявкивать из конурок своих.

Роман и Максим Максимыч миновали «Хлебозавод №3» и шагали вдоль желтого каменного забора. Справа тянулся овраг с железной дорогой. Асфальт выровнялся.

— Тебе, наверное, говорили: найди с учениками общий язык, стань для них авторитетом, завоюй их доверие, — сказал англичанин. — На первый взгляд, эти затасканные девизы никчемны. И все же зерно истины в них есть. Особенно, если учитывать, что мы на Калуге. Для того чтобы не ударить в грязь лицом, тебе надо стать для калужских своим.

— У вас получилось стать своим, Максим Максимыч?

Роман мысленно укорил себя за глупость, еще не закончив вопроса.

— Если бы не получилось, то не задержался бы на двенадцать лет.

— Планируете работать тут до пенсии?

Вторая скудоумная фраза подряд.

— Силы у меня не те, что прежде, но за десять лет я ручаюсь.

Максим Максимыч снова закурил. Выдохнув дым, он сказал:

— По логике вещей ты должен спросить, как сделаться своим для детей. А я на правах мудрого наставника обязан надавать тебе советов. Остерегайся того-то, поступай так-то, верь в себя, дерзай. И прочее. Заявляю сразу: ни от меня, ни от Макаренко ты свода заповедей не дождешься. Так, пара общих правил. Не навязывай ученикам ни дружбы, ни покровительства. Не дави своей властью. Не впадай в педантство и не распахивай душу. Не качай права и не кивай на устав — они не по закону живут. Балансируй: будь чуть саркастичным, чуть продвинутым, чуть благородным. И главное — дай понять, что ты знаешь их язык, но не собираешься до него опускаться.

Трактир «Старый амбар», куда Максим Максимыч привел Романа, производил сносное впечатление. В просторном помещении преобладало дерево. К деревянным столам прилагалось по четыре стула, у отделанной лакированными досками барной стойки выстроились в ряд еще пять стульев, пока пустовавших. Под потолком вдоль стен тянулись деревянные полки со сказочным хламом — закопченными подсвечниками, старинными часами, масляными лампами, допотопными радиоприемниками, пузатыми кувшинами и бутылками. На плазменных экранах транслировали Бундеслигу.

Пухлощекая официантка с собранными в пучок каштановыми волосами принесла меню, не успели Максим Максимыч и Роман разместиться.

— Пиццу не бери, — предупредил Максим Максимыч. — Тонкая, жесткая, кусок отрезать невозможно. Будто резину клеем намазали.

Роман, до того и не помышлявший о пицце, затосковал по «Маргарите», щедро политой оливковым маслом из зеленой бутылки.

Максим Максимыч заказал «Цезарь» с креветками, сырный крем-суп и два бокала нефильтрованного пива. Роман, поколебавшись, остановился на драниках «по-новому» и светлом пиве.

— По слухам, здесь один нефтяник обедал и оставил чаевых на сто тысяч, — сказал англичанин. — Нескромно, верно? Официанточка на радостях всем газетам рассказала. Впрочем, это случилось еще до того, как доллар взбесился. Сейчас все прижимистее, нефтяники тоже.

Роман вежливо кивнул. Англичанин расценил жест по-своему.

— Наверное, для москвичей сто тысяч — так себе сумма. Кредит выплатить, коммуналка, продукты, проезд — и все. Поверь, и для меня не запредельная цифра. Школа плюс репетиторство — за три месяца столько же выходит. Я о том, что история с официанткой убеждает, что верить в шару небезосновательно. Это как сказка про Емелю или про Золушку, только с декорациями из рыночной экономики. Чушь, а все равно трогает.

На Максима Максимыча напала словоохотливость, словно язык ему развязала сама мысль о пиве. Вместе с тем он не лез в душу московскому гостю, не выпытывал, с чего тот сорвался из столицы. Собеседник будто не интересовал англичанина.

Когда подоспело пиво, Максим Максимыч произнес тост:

— Чтобы год пролетел без педагогических эксцессов.

Одним глотком он уничтожил треть кружки. Роман счел пиво разливухой, как в типичном сетевом бирмаркете.

— Что вы больше любите из выпивки? — спросил Роман.

— Не буду притворяться — водку. С сибирскими пельменями. Коньяк армянский. С шоколадом.

— И текилу с лимоном?

— Пиво с раками еще вспомни до кучи. Признайся, что не пробовал водку с сибирскими пельменями?

— Ни с какими не пробовал.

— И зря. Привык, наверное, в нерезиновой коктейли через соломинку дуть, — пробурчал Максим Максимыч.

Прозвучало грубо. Собеседник Романа по-ребячески насупился и, не убирая кружку на стол, втянул из нее мутно-коричневую жижу.

— А как насчет виски? — Роман постарался не заметить, как раздражен Максим Максимыч.