Непорядок вещей - [124]

А на собаку преподавателя по кличке Джек Рассел Бастер в то утро напал. С людьми датские доги ведут себя спокойно, но на маленьких собак часто кидаются и даже могут загрызть. Во всяком случае, так утверждал преподаватель. Ему пришлось везти Джека к ветеринару, а это было очень неудобно, потому что как раз во вторник у него начинался курс лекций в Сьюинбери.

— Карла Микса можно исключить, — прокомментировал Бёрден.

— Чего не скажешь о Ферри, — ответил Вексфорд.

— То есть?

— То есть, если он не убил Девениша колом для мусора, это не значит, что он не мог убить его чем-нибудь другим. К тому же его жена писала письма с угрозами. И у него до сих пор нет алиби. Примерно в то самое время он находился неподалеку от дома Девениша, и признался, что ненавидел его. И еще: он кажется мне человеком, потерявшим смысл жизни. Посуди сам, что его ждет в будущем? До пенсии еще двадцать лет, детей нет, жена его терпеть не может, дома настоящая помойка. Думаю, Ферри, как и его жене, безразлично, что с ним станет, лишь бы в жизни хоть что-то изменилось, даже если это будет тюрьма.

— По-моему, это слишком. Люди так себя не ведут.

— «Ведь так не делают».^[45] Кто это сказал? Ибсен, кажется. Впрочем, неважно. Мы слишком увлеклись одними подозреваемыми и забыли еще кое о ком.

— Неужели?

Вексфорд кивнул и сказал, что на сегодня с него хватит — тем более что уже почти шесть вечера — и предложил пойти в «Оливу и голубя».

— Мне есть что тебе рассказать.

Прошлись от полицейского участка до паба на Хай-стрит. Сквозь пелену облаков просвечивало неяркое солнце, ветер стих. Возле церкви Святого Петра проходила благотворительная акция в помощь потерявшим близких. Народу пришло мало, тогда как торговый центр «Потерянный рай» перед закрытием осаждали толпы людей. Выходили они с удовлетворенным видом и полными сумками, пакетами и тележками. Среди них Вексфорд заметил Марию Майклз с Мирославом Златичем. Инспектор подумал о потерянном плаще и поморщился при мысли о предстоящем походе в магазин за новым. Затем ему вспомнился прошлый визит в «Оливу и голубя», когда случайно проходивший мимо папарацци сфотографировал его с кружкой пива в руке, а «Курьер» опубликовал снимок под весьма циничным заголовком. Он до сих пор опасался, что такое может повториться, и поэтому предпочел занять стол не на веранде, как в тот раз, а в укромном углу рядом с барной стойкой.

— Ты что-то совсем замолчал, — заметил Бёрден.

— Я думаю. И что значит «совсем замолчал»? — ответил Вексфорд. — Ты либо молчишь, либо нет. Это как если сказать о ком-то «совсем умер».

— О Девенише, по-моему, так сказать можно, — парировал Бёрден. — Я не могу вспомнить случая, чтобы столько людей хотело чьей-то смерти. Чуть ли не все поголовно.

— Сомневаюсь насчет его детей, Майк. Дети обладают редким даром любить даже таких родителей, которые совсем этого не заслуживают. Детская любовь своего рода аксиома. Не спорю, печальная.

На веранде и в зале «Оливы и голубя» в этот час почти не осталось свободных мест. Большинству присутствующих не было и тридцати, а многим и восемнадцати.

— В Штатах у них бы спросили удостоверение личности, — проворчал Бёрден.

— Хорошо, если оно с собой. А если нет ни паспорта, ни водительских прав, что тогда? И не надо мне рассказывать, как у них там, в Америке. Я и сам знаю. Факт в том, что у нас такого нет.

Места, к которым они направлялись, пустовали. Кингсмаркэмскую молодежь закуток с одним окном, выходящим во внутренний двор паба, забитый тарой, не очень привлекал. Здесь стояли три столика с мраморными столешницами и обитые потертой бордовой кожей кресла. Многим посетителям здесь не нравилось еще потому, что на стене висел плакат «Курить запрещено!», официанты сюда почти не заглядывали, разве что по звонку медного колокольчика, или клиенты сами делали заказ у барной стойки.

Они взяли по «Аднамсу». Пиво принесли в бокалах, и Вексфорд обрадовался, поскольку после того случая зарекся заказывать пиво в кружках, хотя прежде предпочитал пить именно из них. Сказав Бёрдену «Будем здоровы», он отпил пива.

— Будем, — ответил слегка удивленный Бёрден, не замечавший за Вексфордом подобной привычки. — Знаешь, я думаю, что старший сын Девениша, Эдвард, тоже мог его убить. Увидев в очередной раз порезанную руку матери, мальчик мог не выдержать, кинулся в кабинет Девениша, схватил со стола нож и, застав отца врасплох, заколол его. Он уже большой и сильный, и ростом чуть ниже Девениша.

— А как он скрыл следы крови, Майк? Он что, прежде чем войти к отцу, переоделся? Или успел постирать запачканную одежду? А Роберт? Он знает? К тому же твоя версия опровергает теорию о всепрощающей любви детей к родителям.

— Но ведь известны случаи, когда дети убивали родителей, верно? Кстати, почему подобную ситуацию мы называем отцеубийством, а ребенка — отцеубийцей?

— Не знаю, — Вексфорд, как ни странно, не стал вникать. — Разве это важно? Я читал, во Франции за это отправляют на гильотину, причем отцеубийцы к месту казни идут пешком и с закрытым лицом. Но ни Эдвард, ни Роберт не убивали отца. Я знаю, кто убил Девениша. Этот человек не входит в число наших подозреваемых. Хотя такой вариант я всегда предполагал, — добавил он печально.