Непорочные в ликовании - [3]

— Ну а завтра ты захочешь еще прав человека, — возражал он с тяжелой невозмутимостью, поводя глазом по шикарной подержанной машине Ш.

— Как граждане и обыватели мы находимся под сицилианской защитой закона, — согласился Ш.

Ф. понемногу сплевывал кровь и обдувал воздухом разбитую губу.

— Напрасно вы со мной, ребятушки, затеяли игру в игры, — с каким-то кривоватым добродушием комиссар говорил, взгляд наконец останавливая на поваленном Ш. Только железо капота спину тому холодило.

— А кстати, — в мажоре наигранной бодрости неугомонный Ш. восклицал, — вы не знакомы, наверное?! Ф., это комиссар Кот, чья мудрость и заботливость… ну и так далее. Комиссар, это друг мой Ф., человек богобоязненный и законопослушный!.. И поскольку…

Ш. за свое остроумие тут же еще по скуле получил, впрочем, на другое и не рассчитывал.

— А ну отвечать быстро, недоноски, — дыша ему в лицо луком, шипел лежавший на нем длинноволосый инспектор, — где вы были вчера оба между восемнадцатью и двадцатью одним? Ну? — и теплая струйка слюны стекла со скулы Ш. ему за ухо. И он взвыл.

— А позавчера в полдень? — невольно в тон попадая ярости длинноволосого товарища своего спрашивал Ф. другой помоложе. — и не вздумай вилять у меня, а то тут же прикончим на месте обоих!

— А в прошлый четверг до обеда? — шипел длинноволосый. Вопросы сыпались теперь наперебой.

— А в прошлую среду весь день? Вы думали, что вы просто катаетесь себе, и никто про вас не знает?!

— В четверг до обеда!.. Что до меня, — только хрипло пробормотал Ф., едва начинавший в себя приходить, — так я в прошлый четверг вообще не обедал.

— Комиссар, да что происходит? — снова голосил Ш. — Все эти дни мы были неразлучны, и провели их в полном почтении к правосудию. Что означают эти вопросы и эти мучения?

Длинноволосый единым рывком руки Ш. на ноги водрузил и, приставивши пистолет к его лбу, взвел курок большим пальцем.

— А ну заткнись! — заорал он. Все замерли, глядя на длинноволосого. Ш. только в ужасе зрачками крутил. Мгновенья зловещие истекали, подобно соку березовому накануне набухающих почек.

— Нужно только, чтобы он не обоссался, — заметил спокойно комиссар и потихоньку стал вокруг машины обходить на другую сторону. Он с любопытством разглядывал Ф., косящего глазом в сторону своего приятеля, того, что был на волосок от смерти. — И-эх, парень, хотел бы я знать, что такое скрывается за твоей одной буквой, — говорил комиссар.

— Что скрывается! Да ничего не скрывается, комиссар, — возбужденно и полузадушенно отвечал Ф. — Ничего и не может скрываться. Я же весь перед вами как на ладони.

— Говорил же я вам, чтобы вы мне больше не попадались. Говорил?

— Да чем же мы, объясните, попали к вам в немилость? — прохрипел Ф. — Подумать только, вы сделали из нас каких-то клефтов.

— Двое мальчиков, — с усмешкою говорил комиссар, неторопливо прохаживаясь на манер перипатетиков, — двое мальчиков из хороших семей… они убежали из школы, без дела слоняются по улицам, попали в дурную компанию, а это прямой путь к преступлениям. Родители же, естественно, упрекают власти за то, что те не принимают меры. А власти желают выглядеть получше перед уважаемыми людьми.

— Ну какие там мальчики, комиссар, — отчаянно шептал Ш., эксцентрически возводя взор на угрожавшее ему оружие. — Нам же обоим уже прилично под сорок. Мне сейчас до смерти ближе, чем вам чихнуть. Да вы только посмотрите, какая уже у меня щетина на морде седая, а вы же знаете, каким я раньше был чернявым!..

— Так! — отрезал вдруг комиссар. — Время не ждет! По коням! — И довольно поспешно первым устремился в машину. Помощники его мигом оставили свои жертвы и бросились за комиссаром. Ш., еще не верящий своему избавлению, рухнул на колени, словно подкошенный, и обмякший Ф. также сполз на землю около колеса. Двери хлопнули, мигалка и фары погасли, и машина комиссара бесшумно нырнула под невесомое покрывало темноты.

— Фух!.. — обессиленно пробормотал Ф., осторожно касаясь разбитой губы пальцем. — Живые пока. А знаешь, мне что-то это мудило комиссарово в последнее время начинает действовать на нервы. Еще немного, и я велю на Рождество его запечь в яблоках.

— Никто! — молитвенно повторял Ш., - Никто!.. Никто по поводу моего конца не сочинит «Aases Tod». Никто!.. Никто не напишет!..

— А ты попроси получше, приятель, — брезгливо отозвался Ф., - глядишь, и Анитра спляшет. Своими тонкими ножками. Едва касаясь земли.

— Будет он еще, ублюдок, мне заливать, — с ненавистью вдруг Ш. прошипел и прямо на карачках к машине пополз, и слезы стекали по лоснящемуся лицу его. — Где же ты это видел, свинья, чтобы кто-то теперь собак содержал и в такое время их вздумывал выгуливать?! Вот дерьмо! Вот уж свинья! Вот полудурок!

— Ишь ты, гвардии командир бешенства!.. — фыркнул Ф. с лицом в болезненном искривлении.

Они долго сидели в машине в темноте, зализывая раны и ссадины. Их теперь не было двое; они были один и один. Участь ночи — отщепление и равнодушие ко всем тем, кого ей удалось застигнуть врасплох.

4

— Ну, наш эфеб был сегодня на высоте, — говорил комиссар Кот, устроившийся на заднем сидении с выпиравшими пружинами и с двух сторон помощниками своими притиснутый.