Неполная и окончательная история классической музыки - [116]

Ну-с, остался еще небольшой вопросик — о Шостаковиче. Скандал, да и только, — я забрался так далеко, ни разу не упомянув о Дмитрии Шостаковиче. Примерно тогда же, когда появился прокофьевский балет «Ромео и Джульетта», Шостакович собрался показать публике новую симфонию. Ему уже двадцать девять лет, и советская власть, просматривающая и поправляющая каждую написанную ноту, сильно его ущемляет.

От лап привередливого советского режима страдают многие русские композиторы. У Коммунистической партии имеются очень ясные представления о том, какого рода музыка нужна народу, и, если ваша от нее отличается, считайте, что вы нажили неприятности. Шостакович уже и нажил их со своей оперой «Леди Макбет Мценского уезда», на которую официальная правительственная газета «Правда» налепила ярлык: «Сумбур вместо музыки». Четвертую симфонию более-менее притормозили еще на стадии репетиций, премьера ее так и не состоялась. На него давили и давили, требуя музыки, отвечающей повестке дня, — «социалистический реализм», так это у них называлось. И в 1937-м он показывает Пятую симфонию. Мощная получилась вещь — и хвала небесам за это. Кто бы и что бы ни говорил о ее происхождении, симфония эта чудесна, а медленная часть ее способна покончить со всеми прочими медленными частями. Если по прослушивании ее у вас не возникает желание махнуть на все рукой, бросить работу и заняться сочинением музыки, тогда я просто… Что, нет?.. Не возникает? Ну не знаю… Может, не музыку сочинять, но хоть цветочки засушивать, а?

Тоже нет? Ладно, тогда попробуем так.

Если по прослушивании ее у вас не возникает желание махнуть на все рукой, бросить работу и… и… и открыть собственное дело — заливка фундамента и укрепление каменной кладки, — которым вы станете руководить прямо из дому, тогда я просто и не знаю, чего вам еще пожелать. А? Что? В самую точку попал, верно? Ха! Так я и думал.

Это что касается 1937-го. Теперь разрешите взять вас за руку и провести по улицам 1938-го. Я покажу вам такое, от чего вы немедля задумаетесь, а не поменять ли дантиста.

Да, чуть не забыл. Карл Орф, наш человек в Мюнхене. Вообще-то он принадлежит к 1937-му. Ну-с, и какое же место занимает он в схеме современной музыки? Я хочу сказать — вспомните рекламу «Олд Спайс». Там звучит то же, что в фильмах «Омен». Вспомнили? Хорошо вспомнили? Ну? ОТЛИЧНО! Совершенно на 1937-й не похоже, правда?

Случилось так, что Орф, которому было тогда сорок два года, положил на музыку довольно-таки похабные слова, сочиненные в Баварии тринадцатого века каким-то довольно-таки похабным монахом, — самые умные из вас могли записать на клейком листочке или еще на чем, что я уже говорил об этом на 60-й странице. Орф положил их на музыку, также похабности не лишенную, и почти сразу обнаружил, что на руках у него — шедевр. Единственный, если честно. Собственно говоря.

Орф дожил до 1982-го, а это, по моему разумению, означает, что он почти наверняка слышал свою музыку по телевизору, в рекламе «Олд Спайс». Жуть. Может, и сам этим одеколоном пользовался. Грустно другое: после успеха «Кармины Бураны» — это мы о ней говорим — он велел своему издателю уничтожить все прочие свои сочинения. УУУУУXXXXXXX! Разве не ужас, когда такое случается? Впрочем, я отклонился от темы.

1938-й. Сейчас мы с вами быстренько перекинемся в шахматишки — Е7 на G5… шах… G5 на Е8… шах… Е8 на G6… шах; а теперь G6 может ставить мат. Э-э, так сказать. Я, собственно, хотел сообщить вам о коронации Гeopra VI. Кроме того, Чемберлен стал премьер-министром, а Гитлера «умиротворяют», да все впустую. В 1938-м он назначает себя «военным министром» и вторгается в Австрию, а по самой Германии прокатываются погромы. В этом же году Орсон Уэллс создает что-то вроде паники, поставив на радио «Войну миров» Г. Дж. Уэллса. Одни люди звонили на радиостанцию в полном ужасе, другие — дабы поведать, что к ним тоже вторглись марсиане, но куда больше их звонило, жалуясь, что они еще на прошлой неделе сообщали о некоем таинственном голосе, да только никто их и слушать не стал. Сила звука, а? Кроме того, в кинотеатрах с большим успехом идет фильм Хичкока «Леди исчезает», Лен Хаттон набирает на стадионе «Овал» 364 очка в игре с Австралией, Кристофер Ишервуд говорит «Прощай, Берлин», а в Америке двадцативосьмилетний Сэмюэл Барбер показывает публике маленький Струнный квартет.

По чистой случайности квартет услышал великий дирижер Артуро Тосканини, сказавший композитору, что медленная часть этого сочинения, возможно, лишь выиграет, если ее переложить для большого струнного оркестра. Барбер послушно это проделал, и Тосканини впервые исполнил его сочинение в ноябре 38-го. Тут опять-таки присутствует небольшое сходство с Карлом Орфом и его «Карминой Б» — это музыка, которую могли написать только в двадцатом веке, однако язык ее принадлежит другому времени и лишь слегка отдает 1930-ми. Разумеется, публике она понравилась. Да и сейчас нравится. «Адажио» Барбера, так она называется.

1939-й. Взятый сам по себе, «Аранхуэсский концерт» Родриго, в особенности медленная его часть, кажется всего лишь навевающим воспоминания о маленьком испанском городке, да вообще-то, именно таким он задуман и был. Однако, когда вспоминаешь не только то обстоятельство, что тридцативосьмилетний Хоакин Родриго ослеп еще в три года, но и время, в которое писалась эта музыка, меланхоличность медленной части начинает казаться более чем отвечающей тому, что происходит в мире. «Концерт» Родриго БЫЛ написан в самый канун войны, хоть и представлял собой личное подношение Испании, в которую композитор только что вернулся из Парижа. Упоительная вещь. Но знаете, как говорят: «Ариэля сыграть всякому лестно, да ведь прозовут потом „устаревшим стиральным порошком“, не отмоешься». Впрочем, давайте все-таки пошевеливаться.