Непокорный алжирец. Книга 1 - [16]

Молодые люди сели за небольшой, искусно сервированный столик, доктор разлил чай. Погружённая в свои думы, Малике словно не замечала подвинутого к ней стакана.

— О чём задумалась, дорогая? — Ахмед осторожно взял руку девушки в свои тёплые ладони.

Малике подняла на него полные тревоги глаза.

— Зачем тебя вызывал генерал?

— А ты полагаешь, зачем? Всё та же старая песня: Алжир это Европа, ассимиляция алжирцев и французов исторически необходима… партизан помянул недобрым словом. И в конце разговора предложил мне пост мэра города.

— Мэра города?!

— Ну да. Сам тоже здесь собирается остаться, желает вместе со мной работать.

— Ну, а ты… — Малике была само внимание. — Что ты ответил ему?

— Поблагодарил за честь и сказал, что более подходящей кандидатуры, чем Бен Махмуд, не вижу. Он как будто даже огорчился. Я, говорит, хотел вам крылья дать, даже сокол, говорит, не может взлететь без крыльев. Словом, расстались мы, каждый при своих убеждениях.

Малике высвободила руку и, нахмурившись, несколько минут молчала.

— Ты огорчена моим решением?

— Да, — кивнула девушка. — Не нужно было так разговаривать с генералом. Если бы ты стал мэром, отец наверняка согласился бы…

— Малике, пойми, генерал ловит рыбку на золотой крючок. Сегодня я соглашусь стать мэром, завтра должен буду проводить французскую политику в Алжире. Нет, ходить в лакеях у колонизаторов-не по мне!

Малике вздохнула. Снова вспомнились недавние слова матери.

— Ахмед, — решившись, спросила она, — говорят, что ты снабжаешь оружием партизан. Правда это?

Вопрос был совершенно неожиданным, но доктор ничем не выразил своего удивления.

— Я не стал бы что-то скрывать от тебя, дорогая, — спокойно сказал он. — С партизанами я не связан и никакого оружия им не поставляю и даже предпочитаю стоять от политики в стороне. Конечно, это вовсе не значит, что я закрываю глаза и ничего не вижу. Ведь сколько лет судьбу народа оплакивают даже собаки! Сколько сёл сожжено и разрушено, сколько людей осталось без крова. Во имя чего?!

Доктор смотрел на Малике, ожидая от неё ответа. Но девушка молчала, опустив голову, и он продолжал:

— Генерал утверждает, что партизаны собираются уничтожить всех европейцев. Не знаю, то ли генерал сгущает краски, то ли партизаны палку перегибают, — я ещё не разобрался, Но одно я понял достаточно ясно: нет такой цели, во имя которой можно подвергать унижению и уничтожению целый народ. Боже мой, да я сам только сейчас начал понимать, что я — алжирец! И благодарить за это я должен таких «благодетелей», как генерал Ришелье. Это они пробудили во мне чувство национального достоинства!

Решид облегчённо вздохнул, наконец-то он всё сказал Малике. Никогда ещё он так серьёзно и откровенно не разговаривал с ней. Теперь всё зависит от её решения. Сумеет ли она отстоять своё чувство, не смалодушничает ли перед родительским гневом? Хватит ли у неё характера? А Малике слушала, радуясь, что все опасения напрасны и её Ахмед не связан с этими страшными партизанами.

— Отец тебе вчера ничего не сказал? — спросил доктор, снова завладев рукой девушки.

Малике вспыхнула.

— Не надо скрывать от меня ничего, девочка, — ласково сказал доктор. — Я понимаю твоё состояние. Конечно, согласие отца важно, но боюсь, мы с ним не поладим.

— Значит, ты меня любишь! Всё остальное неважно… Я знала, ты не можешь меня не любить! — воскликнула Малике и смутилась, вспомнив, что девушке так говорить не подобает.

— Ты прелесть, — сказал Ахмед с нежностью. — Я тебя очень люблю.

Решид и в самом деле чувствовал сейчас такую огромную любовь к Малике, что теснило в груди.

В дверях появилась растерянная Джамиле-ханум.

— Мама твоя приехала, Малике-джан… Во дворе ждёт, отказалась зайти в дом.

Малике виновато посмотрела на доктора.

— Ахмед, генерал приглашает нас в гости к своему двоюродному брату. В три часа мы должны выехать.

— К Шарлю Ришелье?! — доктор был неприятно поражён.

— Да… Папа с мамой тоже едут… С ночёвкой. А вернёмся — сразу же позвоню тебе, хорошо, Ахмед?

Решиду страшно не хотелось отпускать девушку, и с каким-то, вдруг возникшим чувством отчуждения он поцеловал протянутую руку.

Во дворе послышался нетерпеливый голос Фатьмы-ханум, Малике вздрогнула.

— До свидания, Ахмед… Я пойду.

«Любит, любит, любит… — с облегчением и вдруг наступившим покоем, как если бы её отпустила острая боль, думала Малике. — Но почему он не хочет стать мэром? Всё было бы так просто и хорошо!»

Каблучки Малике затихли на лестнице, а Решид всё ещё смотрел на закрывшуюся за девушкой дверь. Он вдруг понял, что совершенно не знает её. О чём она думает, чем живёт? Может быть ей правда нужен в мужья мэр? Малике прелестна, добра, но человека из неё надо ещё лепить и лепить. А он не скульптор, он хирург. Устало передвигая ноги, Решид прошёл к себе в кабинет и лёг на диван, заложив руки за голову.

— Значит, обязательно согласишься, если я стану мэром? — Решид рывком сел, будто его подбросили на пружинах. — А если не стану мэром, как ты поступишь?

Заглянула Джамиле-ханум:

— С кем ты разговариваешь тут, сын?

— Иди сюда, мама, садись, я сообщу тебе очень приятную новость.

— Приятную? — усомнилась Джамиле-ханум. — Что же это за новость такая?