Непокоренный. От чудом уцелевшего в Освенциме до легенды Уолл-стрит: выдающаяся история Зигберта Вильцига - [73]

Деятельность Зигги в эти беспокойные месяцы хорошо запомнилась Эли Пфефферкорну, который работал плечом к плечу с Визелем. Пфефферкорн несколько месяцев провел в Майданеке и других концентрационных лагерях, затем пережил марш смерти в Терезиенштадт, где был освобожден Красной армией 8 мая 1945 года.

Сначала Пфефферкорн, оставшийся сиротой, отправился в Англию, затем приехал в США, получил степень в области истории в Брауновском университете и стал научным директором USHMM.

«Наблюдать за Зигги было невероятно интересно», – писал Пфефферкорн в своих воспоминаниях, подчеркивая его «компактное телосложение, энергию, которая била через край; шапку кудрявых волос на голове; тщательно пригнанную одежду». Он продолжал: «Визель пригласил Зигги разобраться в фискальной деятельности совета. Понимая насущность ситуации, он выкроил время и, вместо того чтобы руководить повседневными операциями своего банка, приехал в Вашингтон. Стальная решимость, которая, несомненно, и сделала его владельцем и президентом банка, помогла ему и в исследовании структуры совета. Не обращая внимания на глубоко закосневшую бюрократию, он разложил по полочкам деятельность совета и поделился рекомендациями по повышению качества управления»[90].

Когда Визель назначил Зигги главным советником председателя, тот провел исследование методов набора персонала в музей и был поражен. «За тридцать лет в бизнесе, – писал он членам совета, – я никогда не встречал такого отсутствия контроля за наймом». В особенности его возмутило то, что у сотрудников не проверяли рекомендации, не выясняли зарплатные ожидания («в некоторых случаях новые сотрудники получали прибавку к зарплате от 25 % до 90 %») и не проводили достаточной проверки биографии сотрудников. «Да у нас могли бы работать палестинские террористы!» – саркастически восклицал он.

Зигги учредил меры, которые назвал «минимальными для любого ответственного бизнеса или организации»: ввел должностные инструкции, стал собирать детальные резюме всех желающих трудоустроиться в музей, обязал предоставлять рекомендации из двух рабочих источников и отчеты о кредитной истории. Он пояснил членам совета: «Если человек обанкротился или против него открыто судебное дело, мы едва ли возьмем его на работу, где нужно заниматься наличными или чеками».

Однако ответственное отношение к набору персонала никак не помогало защищаться от обвинений со стороны чиновников Белого дома в том, что совет отстаивает «чрезмерно еврейскую» точку зрения на Холокост. Сам совет, по словам чиновников, не был в достаточной мере этнически разнообразным. Ходили слухи, что в Белом доме даже заявили, что в совете «слишком много евреев», после чего вежливо, но твердо попросили Визеля включить в его состав еще одного нееврея – возможно, американца польского происхождения или человека, вообще не имевшего отношения к Холокосту.

Визель созвал срочное совещание ближайших сотрудников и спросил, что, по их мнению, нужно сделать. Как ответить на требования Белого дома? Промышленник Фрэнк Лаутенберг – еврей, будущий сенатор от штата Нью-Джерси – ответил, что, по его мнению, компромисс неизбежен. «Иногда, – сказал он, – ради правого дела можно и продать душу дьяволу».

Согласно воспоминаниям Визеля об этом моменте, Зигги здесь «начинает возмущаться и – к счастью – ставит его [Лаутенберга] на место»[91]. Чем кончится дело, спросил Зигги, если мы поддадимся такому давлению? Сколько неевреев окажутся в числе тех, кто будет определять судьбу памяти еврейского народа?

Разгорелся скандал, все дали волю эмоциям. Различные комитеты, организованные Визелем ранее, оказались, по его словам, «в полном беспорядке»[92].

Затем последовала еще одна неприятная новость. Технические исследования показали, что исторические здания, выделенные Конгрессом для музея, использовать нельзя: они были слишком маленькими, прогнили до основания и не подлежали ремонту. По результатам исследований, их рекомендовалось снести и построить что-то новое. Совет оказался перед малоприятной перспективой начать все с нуля – с нового, причем гораздо более дорогого проекта.

Оставалось все меньше времени до «закатного условия» закона, разрешавшего создание музея: разрешение на строительство будет отозвано, если к закату солнца 7 октября 1985 года в Конгресс не будут предоставлены доказательства продвижения работы по наполнению музея и его финансированию. Однако совет расходился во мнениях по самым ничтожным вопросам, и в конце концов Мика Нафталин, старший политолог Национальной академии наук и впоследствии исполняющий обязанности директора совета, предупредил Визеля, что их успехи в планировании «почти что равны нулю».

Конец 1985 года был самым неудачным временем для остановки в создании музея Холокоста. В том году неонацисты жгли синагоги и оскверняли еврейские кладбища по всей Европе. Отрицатели все увереннее заявляли о том, что обладают «доказательствами» фальсификации Холокоста. А президент Рейган, как если бы всех предыдущих угроз памяти Холокоста было мало, избрал именно этот момент для того, что чиновники Белого дома впоследствии признают «самой серьезной ошибкой за весь его президентский срок», в результате которой все члены совета едва не подали в отставку в знак протеста.