Непокобелимый Чейз - [2]

Всю дорогу мы с отцом только и гадали, как поведёт себя Чейз, оказавшись по месту своей прежней «прописки». Самыми правдоподобными казались два варианта. Первый: «в гостях хорошо, а дома лучше». Чейзик благодарно вильнёт нам хвостом – дескать, спасибо за всё, ну, я пошёл! – и отправится по своим делам, а когда настанет пора ехать назад, его будет не дозваться в машину. И второй вариант: «поматросили да и бросили». Чейз ужасно расстроится, решив: мы привезли его обратно, чтобы оставить. Его ведь однажды уже выкинули. Да и с конюшни его несколько раз пробовали взять к себе какие-то люди, но потом возвращали…

И вот настал момент истины! Я открыла дверцу и выпустила кобеля. Что он станет делать? В восторге кинется прочь или будет скулить и проситься обратно в автомобиль?..

Ни то, ни другое! Для начала мы с ним отправились на прогулку, и он шагал мимо очень хорошо знакомых помоек, неся ошейник и поводок как правительственную награду. А когда я поседлала коня и выехала на манеж, Чейз уселся около бортика, рядом с моим отцом, и сидел до самого конца урока, не сходя с места и натурально сияя: «Смотрите! Завидуйте! Я завёл себе Своего Собственного Человека…»

Потом его позвали в машину, и он запрыгнул на заднее сиденье, словно так тому и следовало быть.

Он поверил нам – сразу и навсегда.

Прошёл месяц… Мы засобирались с дачи в город. Сперва на уровне разговоров. Потом начали понемногу укладывать сумки.

И вот тут Чейза, для которого уже не совсем пустым звуком стали некоторые команды, как подменили. Успевший усвоить, что еда в нашем доме имеет место лишь в миске и нигде кроме неё, – он был застигнут за пожиранием сухой овсянки непосредственно из разорванного кулька. И сытый, отъевшийся на домашних харчах – во время прогулок снова начал «мести» всякую более-менее съедобную дрянь, вплоть до голых селёдочных хребтов. Окрики и наказания действовали лишь одномоментно, не прерывая тенденции. Истолковать такое поведение иначе, чем «я знаю, вы меня бросите, так хоть запастись…» – не представлялось возможным.

Я на полном серьёзе проводила с ним «беседы», тщась внушить псу реальное положение дел. Слова не слова, но общий-то эмоциональный фон он должен был уловить?.. Однако для Чейза гораздо большее значение имел его прежний опыт, и этот опыт гласил: «Скоро они уедут. А я останусь. Здесь. Один. Насовсем…»

К моменту переезда несчастный пёс дошёл… чуть не написала: до полной потери человеческого облика. Имел место форменный психический крах! Мне некуда было деться от его скорбных, вопрошающих глаз, из которых только не текли слёзы. Я таскала в автомобиль коробки и сумки, а он ходил за мной следом и даже не скулил, а еле слышно рыдал. Я в командно-административном порядке загоняла его на матрасик, чтобы не путался под ногами, и он покорно плёлся на место, но скоро всё начиналось с начала. Это был классический случай состояния, в быту именуемого «помирать прежде смерти». С кобеля можно было писать картину под названием «Обманутое доверие». Я уже не знала, смеяться мне или плакать. Кто это придумал, будто собака «всё понимает, только сказать не может»?.. Берусь лично засвидетельствовать: враньё! Чейзик свои чувства высказывал гораздо более внятно, чем иные люди – словами. А вот ситуацию истолковал совершенно неправильно. Под конец сборов я согнала его с подстилки и стала сворачивать её, чтобы унести в машину, ведь в городской квартире, где никогда не жили собаки, не было оборудовано спального места. Я сворачивала один конец матраса, а Чейз упорно усаживался на другой. «Я знаю, ты сейчас закроешь дверь и уйдёшь навсегда. Я всё уже понял… Оставь хоть, на чём лечь помереть!»

Мой бессердечный окрик заставил его аморфно растянуться на голом полу…

Но вот наконец всё было готово. Я широко распахнула дверь, за которой виднелся автомобиль:

– Давай!

В первый миг он даже не понял… Пришлось повторить:

– Ну-ка быстро в машину!

Тут до него дошло. И он рванул, что называется, с пробуксовкой, оставив на линолеуме следы от когтей. Одним прыжком влетел на заднее сиденье – и скукожился там, в узкой щели между картонкой с телевизором и компьютерной сумкой. Пока ехали в город, я всё поглядывала на него в зеркало заднего вида. В «Ниве» места не особенно много, Чейзу было негде лечь, он сидел в неудобной позе, подпираемый со всех сторон углами коробок, на него порывались обрушиться неудачно сложенные баулы… Более счастливой собачьей физиономии я, честно говоря, в своей жизни не видела.

– Ну вот, – ворчала я, крутя руль. – А ты беспокоился, дурень! Было бы о чём!..

2

Неподалёку от нашего городского жилища находится большой спортивный комплекс, окружённый просторными лужайками. Все окрестные собачники ходят гулять на эти лужайки, и мы с Чейзом не исключение. Здесь я, тщательно оглядевшись, иногда даже спускаю его с поводка… Почему «даже»? Нет, я ни в коем случае не боюсь, что он дурно воспользуется свободой и немедленно покусает прохожих. Я-то знаю, что мой могучий охранник не только не отправится ни к кому приставать, но и не отойдёт от меня дальше чем на десяток шагов. А если позову – подбежит по первой команде. И даже без команды, если вблизи нарисуется кто посторонний. Просто дипломы по дрессировке не витают над его головой наподобие нимба, доступного всеобщему обозрению. Этот нимб вижу только я. Все остальные наблюдают довольно-таки угрюмую собачью физиономию, вызывающую желание обойти нас подальше. Особенно дремучей она становится, когда Чейзик весело улыбается. (Когда он раздумывает, не придётся ли сражаться, на ней возникает едва ли не жалобное выражение.) Ну и зачем заставлять кого-то шарахаться прочь, размешивая сугробы?..