Неподвластная времени - [51]

— Тело могли похитить для продажи, — предположил Аркадиус. — В конце концов, это реликвия. Трафик мощей существует до сих пор.

— Тебе что-нибудь известно?

— В моем кругу постоянно циркулируют слухи о какой-нибудь дароносице или костях святого.

Ювелир посмотрел на старого приятеля другими глазами. Антиквар мог оказаться полезен.

— Ты должен пойти со мной на наше следующее собрание, — решил ювелир. — Я скажу, что ты один из наших; брат из южной провинции. Что скажешь?

Аркадиус с радостью согласился. О большем нельзя было и мечтать. Уж теперь-то он сумеет помочь Maзарин.

— Я непременно приду.

— Тебе понадобится плащ. Впрочем, в этом вопросе можно положиться на мою жену; ты бы видел, как она вышивает. Предоставь это мне, дружище.

45

О Саре уже давно не было вестей. Пакт о ненападении, которому они с Кадисом следовали все эти годы, запрещал докучать друг другу, однако на этот раз молчание жены непростительно затянулось, и художник забеспокоился — уж не случилось ли с ней чего?

Он позвонил Энни в Нью-Йорк, и та несказанно удивилась, узнав, что Сара до сих пор не появилась и Париже. Нет. Энни понятия не имела, где ее искать. Мобильный Сары не отвечал, почтовый ящик был переполнен. Никто о ней ничего не слышал.

Уловив тревогу Кадиса, Энни попыталась его успокоить, заявив, что Сара не раз высказывала желание на время исчезнуть. Наверняка живет сейчас в каком-нибудь забытом богом племени и готовит очередной сногсшибательный репортаж.

— Не беспокойся, Кадис. Я уверена, с ней все в полном порядке. Нам, женщинам, иногда бывает полезно сменить обстановку. Между прочим, это ты ее довел... Бесстыдник!

— Энни, если что-нибудь узнаешь, сразу звони мне; только, пожалуйста, не говори Саре, что я ее разыскивал.

— Я не знаю, что там у вас происходит, да и не хочу знать, но позволь сказать тебе одну вещь: в любом случае разводиться вам не стоит — вы слишком много пережили вместе.

Кадис не стал пускаться в объяснения — все равно Энни его не поймет. Теперь, когда Сары не было рядом и он обрел полную свободу, ему хотелось одного: каждый вечер, словно влюбленному юнцу, бегать на свидания с девушкой, вернувшей его к жизни. Платоническая любовь, какой еще не видел свет! Он не узнавал самого себя.

Наблюдая, как Кадис пытается пририсовать своей модели ноги, Мазарин не выдержала и расхохоталась.

— Брось. Дай, я попробую. Ноги твое слабое место. История с той цыганкой слишком глубоко тебя травмировала.

— Возможно, я действительно не могу рисовать ноги... Зато я могу их ласкать.

— Что правда, то правда.

Кадис поднес к ступне своей ученицы самую тонкую кисточку и принялся щекотать ее между пальцев.

— Почему ты не захотела встретиться вчера вечером, малышка?

Ласки мешали девушке сосредоточиться.

— У меня была...

— Что было?

Кисть ласкала и дразнила.

— Ответь мне, Мазарин.

Кунья кисточка была такой мягкой... Мазарин никак не могла собраться с мыслями.

— ...одна встреча.

— С ним?

— Возможно.

Кадис резко убрал кисть, и девушка поняла, что он рассержен.

— Зачем ты это делаешь, Мазарин?— Я нужна тебе лишь для того, чтобы писать. А ему...

— Для секса?

— Об этом... я говорить не буду.

— Даже не думай. Ты моя.

— Могла бы стать твоей, но ты не хочешь.

— Ты еще не знаешь, на что я способен.

— Ты мне угрожаешь?

— Я люблю тебя. Пожалуйста, Мазарин...

— Не думай, что я буду ждать вечно.

— Я не могу запретить тебе встречаться с другим, но от одной мысли, что он тебя обнимает, во мне все кипит от ярости. Не надо разжигать во мне ревность.

— А как быть со мной? По-твоему, я не ревную?

— Оставим это. Такой разговор добром не кончится.

— Снова пытаешься разделить два мира? Ладно, профессор. Предупреждаю. Сегодня... мы опять никуда не пойдем.

— Разумеется, нет. Ты останешься здесь и закончишь эти полотна. — Он указал на расстеленные на полу холсты.

— И не подумаю.

Кадис стушевался перед внезапным бунтом своей ученицы. Ему хотелось сорвать с нее одежду и овладеть ею прямо на холстах; позабыть о страхах, вновь стать тем, кем он был когда-то.

— Ты не пойдешь к нему.

— Обязательно пойду. — Начав дразнить наставника, Мазарин все больше входила во вкус. — Он меня любит, ясно? По-настоящему.

— Я тоже тебя люблю, Мазарин. Разве ты не видишь?

— Так докажи это.

— Секс — это еще не все. Загляни ко мне в душу. Разве ты не видишь, что я чувствую? Ты не виновата, малышка, меня непросто понять. В твоем возрасте любовь понимают по-другому.

— Любовь не зависит от возраста, Кадис. Меняются только внешние атрибуты, а не чувства. Все то же самое: ревность, надежды, желание обладать… Неужели ты чувствуешь иначе лишь потому, что дольше меня живешь на свете?

— Я уже прожил свою жизнь.

— Неправда. Все еще может измениться, стоит только захотеть. Но ты не хочешь. Ты позволил себе состариться. Физическая немощь тут ни при чем. Хотя что толку говорить, все равно ты меня не слышишь.

— Ты просто не знаешь, каково это. Глядя на себя в зеркало, ты видишь прекрасное юное лицо.

— А тебе не приходило в голову, что твоя седина кажется мне красивой? Мое мнение не считается? Для любви внешность не так уж важна. Иногда мне с трудом верится, что ты художник.