Неподвластная времени - [14]

Из кузова мусоровоза под гром аплодисментов появились Сара Миллер и ее супруг, оба в черном.

Пока художники приветствовали собравшихся и позировали для прессы, сквозь толпу к оцеплению пробралась босая девчонка в черном пальто.

Кадис заметил ее издалека. Бледное личико без тени макияжа казалось до боли юным и чистым. Из-под черного берета выбивались локоны цвета меда, глаза, похожие на две золотые монеты, лучились нежностью и лукавством.

Репортеры и фотографы окружили Сару и Кадиса плотным кольцом, вопросы сыпались со всех сторон, не давая перевести дух.

— Как вы относитесь к творчеству своей жены?

Чья-то камера загородила Мазарин. Кадис отстранил объектив и начал пробираться к девушке, не сводя глаз с ее босых ног.

— Вы склонны рассматривать выставку как политический протест?

Какого дьявола она здесь делает?

— Ее можно считать призывом к бунту?

Какая она красивая... И как она здесь не вовремя.

— Ваше молчание означает согласие?

Кадис не отводил от Мазарин острого, внимательного взгляда. Он укорял свою ученицу, безмолвно приказывал ей уйти...

— Не собираетесь ли вы обратиться в своем творчестве к судьбе городских маргиналов?

Нет, пусть остается, только близко не подходит. Просто знать, что она где-то здесь...

— Не кажется ли вам, что недавние волнения на окраине города можно как-то соотнести с проблематикой экспозиции?

Сара шептала что-то ему на ухо, но Кадис не слышал. Мазарин целиком завладела его сознанием. Бурное море в ее глазах, гладкая кожа ее босых ног...

— Кадис, могу я узнать, что с тобой творится? — поинтересовалась Сара, улучив момент, когда напор прессы немного ослаб. Опомнившись, Кадис крепко сжал руку жены, намереваясь поскорее увести ее подальше от толпы и, само собой, от своей ученицы.

— Здесь слишком много народу. Пора забраться внутрь. Мне явно не повредит двойное виски.

Мазарин жадно разглядывала Сару Миллер. Законная супруга Кадиса, героиня стольких книг и журнальных статей, настоящая знаменитость, женщина, каждую ночь засыпавшая подле ее кумира, стояла в двух шагах от нее. Эта женщина делила с Кадисом все, кроме радости. Мазарин с горечью признала, что ее соперница не просто красива: она излучала талант и внутреннюю силу.

На мгновение их взгляды скрестились, и Сара холодно улыбнулась девушке. Мазарин ответила на улыбку, искоса посмотрев на учителя, чтобы напомнить себе, ради кого она сюда пришла.

Знаменитая чета растворилась в толпе репортеров, гостей и критиков, а Мазарин снова осталась совсем одна.

В небе сгущались тучи, и зеваки, осознавшие, что ничего интересного больше не произойдет, постепенно начали расходиться. Внезапно запахло дождем, и густые облака рассекли первые молнии. Девушка не двигалась с места, продолжая глядеть на дверь, за которой исчезли Кадис и Сара Миллер. Ее ступни затекли от усталости и холода.

Мазарин не собиралась уходить. Ей хотелось снова увидеть Кадиса, ощутить его присутствие. Приблизиться к нему, сделаться ему необходимой и за пределами студии.

Хлынул дождь, и скоро Мазарин вымокла до нитки. Полы пропитанного водой шерстяного пальто обвисли и почти касались земли. Девушка по-прежнему не двигалась, словно приросла к асфальту.

Кадис смотрел на дождь из широкого окна Гран- Пале; он держался в стороне от гостей наедине со стаканом виски и своей печалью. Глядя на площадь сквозь залитое водой стекло, художник вел безмолвный диалог со своей ученицей.

— Мазарин, малышка... что же ты стоишь под дождем?

— Кадис... Не бросай меня. Неужели не видишь, как ты мне нужен?

— Тебе не стоило здесь появляться.

— Разве не я твое вдохновение?

— Наша жизнь сон. Не нужно путать его с реальностью.

— Мне холодно.

— Девочка моя... Ты дрожишь. Иди домой.

— Если бы ты мог меня обнять...

— Завтра, едва рассветет, я буду с тобой.

— Как же мне хочется, чтоб ты меня обнял.

— Завтра ты будешь мне позировать. Я вновь увижу твое тело и услышу, как бьется твое сердечко.

— Прикоснись ко мне.

— Я буду любоваться тобой...

— Коснись меня рукой, как касаешься кистью.

— Я не трону тебя, не оскверню. Ты чиста. Моя дева, прекрасная дева.

— Кадис...

— Девочка моя. Как поздно я тебя встретил!

— Поцелуй меня. Мне нужен твой поцелуй. Я хочу ощутить твой язык у себя во рту. Хочу знать, на что похож твой поцелуй.

— Как поздно! Нет, лучше я буду тебя писать. Пусть мое желание остается неутоленным. То, что можно написать, никогда не умрет.

— Обними меня. Мне так нужно твое объятие.

— Мы просто поиграем. Я превращу твое тело в живой холст, стану ласкать его одними глазами.

— Мне нужно твое тело. Твое тепло... Мне так холодно.

— Нельзя разрушать колдовство.

— Иди ко мне...

— Нельзя обрезать крылья вдохновению.

— Пожалуйста...

— Мне достаточно поймать твой взгляд, прикоснуться к твоей душе... Так рождается искусство.

— Кадис...

— Иди домой, малышка. Завтра мы снова увидим наш сон.

— Подойди...

Кадис отошел от окна. Слезы Мазарин мешались с дождевыми струями. Девушку вновь охватило тошнотворное ощущение собственного сиротства. Мазарин задыхалась от рыданий, одиночество тянуло ее к земле, как тяжелое мокрое пальто. В небе с новой силой засверкали молнии; серебряные сполохи пронзали небосвод над головой Мазарин, словно обнося ее магическим кругом; внутри этого круга не было дождя. Стекла в окнах Гран-Пале зазвенели от оглушительного раската грома. Молнии вспыхивали и гасли, подчиняясь ритму непогоды. Безжалостная ночь накрыла дворец ледяным саваном.