Непобежденная. Ты забрал мою невинность и свободу, но я всегда была сильнее тебя - [7]

Рассказав мне про Лену, он замолчал и уставился на меня, словно ожидая, что я успокоюсь. Из одного кармана он вытащил бутылку виски, из другого стакан. Налил полный стакан и протянул мне.

– Пей!

Я была зла и подавлена, но мысль о том, что он может сделать, если я не подчинюсь, приводила меня в ужас. Демонстрируя покорность, я сделала глоток. Гадкая жидкость обожгла мне горло. Я закашлялась, и Виктор протянул мне бутылку воды. Я схватила бутылку и принялась жадно пить, стараясь избавиться от мерзкого вкуса. Через мгновение у меня закружилась голова, в глазах потемнело, и я потеряла сознание.

Слез не осталось

Карстэн Графф

Мой самолет приземлился в Москве. Впереди была трехчасовая поездка на электричке в Рязань, где мне предстояло встретиться с Катей у нее дома. Дэвид, как и обещал, встретил меня в аэропорту. Вместе мы добрались до Рязани, взяли такси, и теперь он сидел рядом с водителем. С того момента, как я оказался в России, я не видел ни одного улыбающегося человека. Дэвид вполне соответствовал русскому складу: чтобы понять, нравитесь вы ему или нет, нужно было очень хорошо его знать. Поскольку Катя не говорила по-английски, Дэвид предложил быть моим переводчиком.

– О чем ты собираешься говорить с Катей? – спросил он.

– Пока не знаю.

– Ты шутишь?! – изумился Дэвид. – Ты проделал такой путь и не подготовился к интервью?!

Дэвид интеллектуал. Всю жизнь он пишет очень сложные книги и статьи. Он один из самых умных людей, которых я знаю, но совершенно неспособен к эмпатии и импровизации.

– Когда встречаешься с человеком, пережившим ужасную утрату, пытку или насилие, никогда не знаешь, о чем пойдет разговор, – объяснил я. – Судя по статьям, Катя – человек спокойный и открытый, но вживую она может оказаться совершенно другой. Когда человек испытал такую боль, может случиться все что угодно. Кроме того, нельзя забывать, что ее насильник был примерно нашим ровесником. Ее реакцию на нас предсказать невозможно. Сначала нужно понять, поладим ли мы, а уж потом будет видно, о чем и как говорить.

Мы вышли из такси у Катиного дома. Мне показалось, что я вхожу в тюрьму. Тяжелая металлическая дверь подъезда открылась и захлопнулась за нами со страшным грохотом. Лестница оказалась обшарпанной, в бетонных стенах зияли дыры, а внутри виднелась арматура. Когда я сказал, что дом очень ветхий, Дэвид ответил, что это лучший район города и квартиры здесь весьма неплохие. В сравнении с другими жилыми домами в России здесь было еще довольно «прилично». Через минуту Дэвид уже стучал в дверь Катиной квартиры. Я напрягся. Мне не раз доводилось сталкиваться с неприязненной реакцией. В Кате могла сработать эмоциональная бомба замедленного действия. Дэвид не способен на сочувствие, а я не говорю по-русски. Если ситуация выйдет из-под контроля, справиться будет трудно.

Но как только Катя открыла дверь, я понял, что тревоги были напрасны. Ее теплая улыбка была совершенно искренней. Я сразу почувствовал, что эта женщина не испытывает проблем с доверием. Наши взгляды встретились, и я осознал, что с ней можно говорить обо всем. Между нами сразу возникла некая химия. Катя с улыбкой протянула мне руку и пригласила войти. Она проводила нас на кухню, и я смог осмотреться в ее квартире. Здесь было просторно, тепло и уютно – полная противоположность тому, что я ощущал в подъезде. Катя сказала, что ее муж Денис забрал детей, чтобы мы могли спокойно поговорить наедине. Дэвид выступил нашим переводчиком. Катя хотела узнать о моей работе и о книгах. Когда разговор стал совсем непринужденным, я решил не ходить вокруг да около и напрямую спросил ее о времени, проведенном в заточении у Виктора. С поразительной прямотой Катя вкратце изложила свою историю. То, что она говорила о своем прошлом так спокойно, оказалось приятным сюрпризом. Примерно через полчаса мы с Катей уже шутили и смеялись, а Дэвид совершенно бесстрастно переводил наши реплики.

– Вы очень легко говорите о прошлом, – сказал я. – Неужели вам не хочется плакать, вспоминая все это?

– У меня бывают хорошие и плохие дни, как у всех нас, – ответила Катя. – Но я счастливый человек, не страдающий перепадами настроения. Когда я вырвалась из заточения, все удивлялись, что я редко плачу. Наверное, это трудно понять, но в подвале я очень много плакала, так что к моменту спасения у меня, видимо, просто не осталось слез. Возвращаться к свободе было очень тяжело. Меня многое трогает, но плачу я очень редко.

– Что вы почувствовали после освобождения? – спросил я.

– Я была разбита физически и эмоционально. Иногда мне казалось, что исцелиться невозможно. Каждую ночь я с криками просыпалась от кошмаров. У меня началась депрессия, меня преследовали страшные образы и воспоминания. Они возвращались снова и снова. Боль была мучительной, но я знала, что никто не сможет понять, что я пережила. Ни родным, ни друзьям не прочувствовать, каково это – быть животным в клетке. Никому не понять, каково это – годами быть жертвой безумного насильника. Никто не пережил того, что пережила я в подвале у Виктора. И поэтому я решила, что должна нести свою боль в одиночку. Со временем горечь и страх начали ослабевать.