Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - [91]

.

Ожидая этого рапорта и остро переживая большие потери[712], Потемкин в нетерпении шлет нашему генералу новый и весьма суровый ордер:

«Будучи в неведении о причинах и предмете вчерашнего происшествия, желаю я узнать, с каким предположением ваше высокопревосходительство поступили на оное, не донеся мне ни о чем во все продолжение дела, не сообща намерений ваших, прилежащих к вам начальников, и устремясь без артиллерии противу неприятеля, пользовавшегося всеми местными выгодами. Я требую, чтоб ваше высокопревосходительство немедленно меня о сем уведомили и изъяснили бы мне обстоятельно все подробности сего дела»[713].

Увы, второй рапорт был еще более кратким, чем первый, и уж точно не обстоятельным:

«…имею честь донести, что причина вчерашнего происшествия была предметом защиты бугских казаков, по извещению господина полковника Скаржинского, так как неверные, вошед в пункты наши, стремились сбить пикеты; к дальнему своему усилению, артиллерия тут не была, по одним видам малого отряда и подкрепления. О начале, как и о продолжении дела, чрез пикетных казаков вашу светлость уведомлено было; начальник, прилежащий к здешней стороне, сам здесь при происшествии дела находился. Обстоятельства Вашей Светлости я донес сего же числа, и произошло медление в нескором доставлении оного от слабости здоровья моего» [714].

В этих двух рапортах Суворова действительно много неясного и требующего разъяснения не только для Потемкина. Во-первых, бугские казаки первыми подверглись атаке турок и в соотношении 1:4, схватывались казаки с противником трижды, а потери у них – всего 12 убитых и 4 раненых. Этого как-то мало при троекратном «сцеплении» с противником, превосходящим по количеству в 4 раза. При этом большая часть казаков была пешая, а следовательно, если бы даже казаки (во что верить не хочется) побежали, то должны были бы понести в любом случае гораздо большие потери. Во-вторых, непонятно, почему было нарушено первейшее правило, о котором Суворов пишет в эти месяцы 1787–1788 гг. неоднократно: пехота атаковала без артиллерии, тогда как он постоянно требует обратного и всегда подчеркивает, что пушки ведут по туркам «крестный» огонь от углов каре, а пехота преимущественно работает штыком[715]. Здесь атаки ведутся с точностью до наоборот, то есть пехота атакует без артиллерии неприятеля, превосходящего ее по количеству в 3–4 раза. Отсюда и столь великие потери в пехоте, то есть без сдерживания нашей картечью турецкая пехота, действуя холодным клинковым оружием и ведя прицельный огонь, в чем всегда было ее превосходство, постоянно добирается как пулями, так и ятаганами до наших гренадеров. В-третьих, полководец совершенно не объяснил, на каком этапе он оказался в гуще схватки, командуя ее ходом, а это сразу же пролило бы свет на многое. Ведь сначала он пишет о трехкратной посылке к войскам с приказом их удержать, при этом указывая, что гренадерский батальон Фишера уже участвовал в бою, а ниже, говоря о своем ранении в гуще боя, оставляет стрелков и батальон Фишера «в лутчем состоянии», то есть он находился в их рядах. Почему не стал отводить, будучи ранен легко, как он сам пишет, это понятно: турок было уже слишком много, нужны были свежие части для прикрытия отступления, иначе бы наших солдат могли просто перерезать, потому и явился Фанагорийский батальон Сытина. Почему покинул поле боя, тоже ясно: рана в шее сильно кровоточила, нуждалась в срочном медицинском вмешательстве. О том, что она легкая, стало ясно лишь после осмотра, а не в момент ранения.

Неясно четвертое темное обстоятельство: почему сразу же после отдачи приказа гренадерам Фишера не послал за артиллерией, которая была неподалеку, в резерве у генерал-поручика А. Н. Самойлова, племянника Потемкина. Очевидно, понадеялся, что тот проявит инициативу, а он оказался пассивен. Во всяком случае, князю о пассивности А. Н. Самойлова официально рапортовать не стал, возможно, не желая, чтобы говорили, что сваливает с больной головы на здоровую, а может быть, не рискуя хотя бы косвенно компрометировать близкого родственника своего патрона. Признался в «наличии» А. Н. Самойлова только в частном письме от 10–12 августа, и все тому же де Рибасу[716], которому по-прежнему писал все откровенно.

В поисках ответа на первые три вопроса можно только гадать, ибо документов, проливающих на них свет, у нас нет. Если же рассуждать логически, то небольшие потери бугских казаков можно объяснить только тем, что Суворов сразу же послал фанагорийских стрелков на выручку, а точнее, использовал стычку на аванпостах, чтобы преподать туркам кровавый урок. Он ведь сам по горячим следам в первом рапорте написал:

«Толь нужной (курсив мой. – Примеч. авт.) случай в наглом покушении неверных решил меня поспешить» [717].

К чему «поспешить»? Если отогнать турок и вернуть казакам их «пункты», то фанагорийцы эту задачу выполнили: «немедленно атаковав их сильным огнем сбили»[718]. Но этого ему показалось мало, и он послал гренадерский батальон Фишера, послал генерал-майора И. А. Загряжского, чтобы тот, очевидно, принял общую команду над всеми: казаками, стрелками, гренадерами. Вот тут-то и турки стали наращивать силы, стычка на пикетах стремительно превратилась в разведку боем – шармицель, как пишет Потемкин. Суворов, очевидно, почувствовал опасность ее разрастания и трижды посылал приказ отвести войска, но, может быть, малые чины двух первых ординарцев и тот факт, что И. О. Курис хоть и был секунд-майором, но заведовал его канцелярией, то есть строевым офицером не был, не оказали нужного воздействия. Тогда четвертым был послан полковник Скоржинский. Последнее вообще странно, ибо если его казаки не выходили из боя, то и ему рядом с генерал-аншефом делать было нечего. В противном случае надо полагать, что казаки либо