Непобедимая жара - [114]

— Там кто-то есть!

Барклей, не теряя времени, припустил во весь опор по улице; камера тряслась так, что казалось, будто началось землетрясение. Вдалеке раздавались голоса:

— Улица… У него камера!.. Стой!

Но Алан Барклей не остановился. Последним, что было снято на видео, оказалось сиденье машины, на которое он швырнул камеру, затем она скатилась на пол; взвизгнули шины, и оператор спасся бегством. Ему удалось уйти от преступников, и он унес с собой смертельно опасный секрет, который прятал несколько лет, до тех пор, пока капитан Монтроз не появился на месте давнишнего убийства и не поговорил со стариком-сторожем из соседней пекарни. Тот рассказал полицейскому о человеке, который бежал в ту ночь по улице с видеокамерой в руках.

Зажегся свет; Ярборо с ненавистью смотрела на Хит.

— Вот ваш факт, доказательство, мадам заместитель комиссара. Доказательство того, что вы ждали два года, пока не уляжется шум, а затем занялись местью. Доказательство того, что вы заплатили продажным копам и потом все эти годы тщательно следили, чтобы правда не выплыла наружу. Догадываюсь, что вы пользовались своим положением главы технического отдела для того, чтобы выявлять подозрительную активность вокруг этого убийства. Например, внезапный интерес Монтроза, мой запрос по делу Хаддлстона… Вы взломали почту Джеймсона Рука и отправили репортерше письмо, из-за которого меня и отстранили, когда я подобралась слишком близко к разгадке… После того как ваши ребята провалили дело и не смогли убить меня. — Хит пожала плечами. — Это мне доказывать не нужно.

Знаете, я помню, в тот день, когда мы познакомились, мы говорили тогда о мести и справедливости. Вы еще сказали мне, что убийца получил свое? По-моему, мы только что убедились в этом.

— Будь ты проклята. — Филлис Ярборо говорила так, словно кроме нее и Хит в комнате никого не было. Негодование исчезло, осталась только боль от старой раны, которая не зажила за десять лет. Лицо Ярборо было бесстрастным, но по щекам катились слезы. — Я думала, что ты-то знаешь, каково это — когда убивают родного тебе человека.

Хит снова почувствовала боль от собственной раны, боль, которая давала знать о себе каждый день.

— Я знаю это, Филлис, — негромко произнесла она. — И именно поэтому я отправлю вас за решетку.

Небо над Манхэттеном было ярко-синим, без единого облачка, а сияющее утреннее солнце впервые за неделю немного согрело город. Солнечные лучи сверкали на жетонах полицейских, выстроившихся перед собором на 5-й авеню, и от этого многотысячная толпа была похожа на груду сокровищ, искрившихся бриллиантами. Полицейские Нью-Йорка — а вместе с ними копы из Портового управления и штата Нью-Йорк — стояли плечом к плечу, занимая тротуар и проезжую часть, и казалось, что даже стены и окна домов стали синими, как парадная форма.

Когда детектив Никки Хит появилась на пороге церкви Святого Патрика, поддерживая передний край гроба, перед ней возник океан синих кителей и белых перчаток, поднятых в приветствии. Одинокая волынка заиграла первые радостные, волнующие ноты гимна «Amazing Grace»,[139] и вскоре к ней присоединились другие волынки и барабаны «Изумрудного общества» полиции Нью-Йорка. Единственным, кого Никки не хватало в это утро, был Рук. Глядя на эту картину, она представляла себе, какими словами описал бы ее Джеймсон Рук, заставляя снова и снова переживать этот день.

Вместе с другими людьми, несшими гроб под традиционным флагом нью-йоркской полиции с белыми и зелеными полосами — детективами Тарреллом, Каньеро и Эдди Хоторном, — она медленно спустилась по ступеням.

Когда гроб с телом погибшего командира был установлен на катафалк, Хит, Таррелл, Каньеро и Хоторн перешли улицу и присоединились к группе мрачных детективов в серо-коричневых зимних куртках. Никки выбрала место рядом с детективом Феллером, упрямо поднявшимся из кресла-каталки из уважения к погибшему.

Мэр, комиссар полиции и другие высокопоставленные чиновники спустились по ступеням собора и, отдав честь или приложив руку к сердцу, остановились перед телом капитана Чарльза Монтроза, которого хоронили в соответствии с почетной церемонией, как того и добивалась Никки.

Когда гимн закончился, перед катафалком выстроилась элитная бригада мотоциклистов, а оркестр образовал две колонны позади машины. Барабаны начали выбивать траурную дробь, мотоциклы медленно тронулись с места, и катафалк поехал вперед.

А затем Никки услышала их. Сначала этот низкий гул смешивался со звуками волынки, но постепенно становился громче, и вскоре от оглушительного стрекота задрожали бетонные стены каньонов Мидтауна. На мгновение забыв о дисциплине, все подняли головы: над 5-й авеню снижались четыре полицейских вертолета. Когда они оказались над церковью, один из них внезапно отделился от группы и улетел прочь. Остальные три продолжали лететь, образовав строй, в котором не хватало одного вертолета — в знак траура по погибшему летчику.

Вертолеты скрылись вдали, и Никки снова взглянула на катафалк с телом и отдала честь своему капитану, наставнику и другу. Когда машина проезжала мимо группы чиновников, комиссар полиции Нью-Йорка поймал взгляд Хит и одобрительно кивнул. По крайней мере, так ей показалось сквозь пелену слез, застилавшую глаза.