Непобедимая Моди - [10]
— Орквил Принк признал свою вину. Не впервые его ловили на воровстве. Раньше такого среди рэдволльцев не водилось. Что вы скажете на это? Я уже наказывал его, отправлял драить котлы на кухню, но он не исправился. Как его теперь наказать?
Молчание. Марджа Даббидж, впрочем, молчала ровно столько мгновений, сколько требуется, чтобы набрать полную грудь воздуха.
— Гнать его вон из аббатства, чтобы духу его здесь не было! Ничего другого он не заслуживает.
Гранпик Нибло всхлипнула:
— Ой, не надо, не надо выгонять. Может, он еще исправится.
Кротоначальник Берф, призвав на помощь знаменитую кротовую логику, изрек:
— Хурр, выгнать, конечно, стоит… Только не на всю жизнь звериную короткую, да, не на всю, нет… Временно выгнать, на сезон… Может, прочувствует, хурр…
Обдумав это мудрое предложение, члены совета подняли лапы. Все, кроме Орквила, мнением которого никто более не интересовался, а также библиотекарши-архивариуса и колокольной звонарихи. Аббат и Командор сурово уставились на воздержавшихся. С мольбой смотрела на них матушка Нибло. С мудрым прищуром покачал головой Кротоначальник. Лапы обеих непримиримых мало-помалу зашевелились и тоже поднялись над их головами. Аббат облегченно улыбнулся:
— Ну что ж, единогласное решение — лучшего и желать нельзя. — Он согнал с мордочки улыбку и повернулся к провинившемуся: — Орквил Принк, в течение одного сезона, до дней, когда завянут осенние листья, вам не разрешается ступать на территорию аббатства. Мы надеемся, что за это время вы научитесь ценить общество рздволльцев, станете честным, полезным членом нашего сообщества. Жизнь за этими прочными стенами сурова. Придется научиться защищаться, добывать пищу, разыскивать укрытие, избегать опасностей. Гранпик Нибло выдаст вам добротную одежду, брат Хондрус снабдит пищей на три дня. Используйте это время с толком, помните нас, а мы о вас не забудем. Не воруйте, не протягивайте лапу к тому, что вам не принадлежит. Желаю вам успехов во всех добрых начинаниях, Орквил Принк.
Закат окрасил стены Рэдволла нежным розовым цветом. Жаворонки спели последние вечерние песни. Орквил понуро брел от Рэдволла на север, вздымал лапами пыль, поглядывал по сторонам. Слезы бабули Гранпик на его лбу уже высохли. Он остановился, обернулся в сторону аббатства, и глаза его наполнились собственными слезами. Аббатство замерло в лучах закатного солнца, сверкавшего в его окнах и витражах. На фоне темнеющего неба вырисовывалась высокая башня колокольни, кровля главного здания, крепкие стены из красного песчаника. Вздохнув, Орквил отвернулся от аббатства, зашагал дальше.
Да ладно, он легко отделался. И выгнали его ненадолго. Никуда оно не денется, древнее аббатство. Вон как в землю вросло! А он изменится, чтобы они там не сердились, изменится… Вот только время пройдет… А времени должно пройти немало…
Зато никто его не станет здесь пилить, воспитывать, запирать в сторожке, допрашивать. Перед ним дорога, леса, равнины, холмы, ручьи… Свежий ветер свободы! Орквил Принк подпрыгнул и завопил: — Й-йе-ху-ху-хо-хо-о-о-о-о-о!..
5
Пиратский корабль «Кравявая кешка» пробирался по бурному морю, ныряя с волны на волну, валясь на борт, выпрямляясь и снова зарываясь в пену. Волны морские хлестали его, ветер осыпал тучами дождевых капель. Для прикованного к мачте молодого барсука шторм оказался тяжким испытанием, но принес и облегчение — пресную дождевую воду. Горас сначала ловил дождь широко разинутым ртом, затем приспособился ловить стекающие с уже вымытого паруса струи чистой, свежей воды. Напившись, Горас подполз к мачте и оперся о нее спиной, ожидая окончания шторма и наступления нового дня.
Дождь постепенно ослаб и наконец совсем прекратился, но море не успокоилось. Небо на рассвете оставалось серым, покрытым тяжелыми тучами. Горас впервые ощутил морскую болезнь. Рана на голове покрылась толстой коркой запекшейся крови, стягивающей кожу и вызывающей резкую пульсирующую боль. Эти страдания вместе с постоянной качкой вызвали спазмы тошноты. Барсук скорчился, молча призывая смерть, которая смогла бы прекратить эти муки.
Из проема рубки Виска Длиннозуб и его первый помощник Кодж следили за Горасом. Виска вручил Коджу линек — обрезок веревки с навязанными на ней узлами. Он быстро зашептал в ухо брату, оскалив длинные клыки:
— Да, кэп, понял, кэп… Только зачем тебе меня останавливать?
Виска раздраженно плюнул на палубу и толкнул брата к барсуку:
— Болван, все равно ничего не поймешь. Делай, что я тебе сказал! Я за тебя соображать буду.
— Ты капитан! Все сделаю, понял, кэп, — вздохнул Кодж и зашагал к пленному.
Горас закрыл глаза, стараясь дремой унять страдания. Тут его спину ожег удар линька. Он быстро повернулся — второй удар пришелся на его челюсть. Кодж отскочил подальше и зарычал:
— А ну вставай! Разлегся, лежебока! Лентяй! Кто тебе разрешил тут валяться?
Горас почувствовал, что подняться у него нет сил. Он закрыл голову лапами и прижался к мачте. Кодж продолжал хлестать его, входя в раж с каждым ударом.
— Встать, скотина полосатая, стоять, когда я перед тобой!
Виска уже несся от своей кабины. Подбежав к Коджу, он вырвал у него линек и крикнул:
