Неожиданная смерть - [15]

— Образумься, Джеймс… ты же на самом деле не хочешь совершить эту глупость. Послушай меня, Джеймс…

Протестантский священник находился у другого окна, с другим полицейским:

— Мистер Ньюман, выслушайте меня, пожалуйста… ваша жена…

Мендоза как-то не к месту подумал, что из двух служителей Бога лучший психологический подход использует католический священник. Обычно люди скорее внемлют, если к ним обращаются по имени.

— Но он никогда… это произошло так вдруг… если б он только сказал, что потерял работу, я бы не стала… но он ни слова… и мы просто пришли продлить… если бы он сказал…

— Ну, ну, миссис Ньюман…

— Возьмите меня за руку, сэр, — повторял полицейский в окне. — Вы слышите меня? Вот моя рука. Джеймс! Возьмите меня за руку! Вы легко можете вернуться, всего четыре шага… давайте — я помогу вам. Идите. Идите назад — я помогу вам, — он далеко высунулся из окна, налево, вдоль карниза, и священник крепко держал его за ремень.

Мендоза и Хакетт стояли у другого окна, глядя мимо протестантского священника и полицейского.

— Pares о nones, — тихонько проговорил Мендоза. — Чет или нечет. Артуро, что их на это толкает?

— Человеческая натура, — ответил Хакетт так же тихо.

Внизу, далеко на земле, — поднятые человеческие лица, сливающиеся в единую массу, ждущие. Ждущие прыжка самоубийцы. Человеческая натура. Еще раз человеческая натура. Полицейские знали о ней все, но были не в силах на нее повлиять.

— Джеймс, послушай меня! — священник еще крепче ухватился за ремень. — Ты не хочешь этого делать, ты знаешь… возьми руку, Джеймс…

— Возьмите меня за руку. Я здесь, чтобы помочь вам… — говорил полицейский, он уже высунулся из окна больше чем наполовину. — Идите… всего четыре шага сюда, это легко…

До сих пор, слышал ли человек на карнизе все эти увещевания или нет, он молчал. Но теперь он вдруг хрипло выкрикнул:

— Ублюдки! Вы все, ублюдки, заткнитесь! Я не могу… не могу… не могу… да что толку…

И качнулся вперед. Он качнулся вперед, с карниза, и ужасающе медленно от него оторвался. Толпа внизу испустила стон потрясения, удивления, омерзительного восторга.

Католический священник втянул полицейского обрат-то в комнату, зажмурил глаза, губы его шевелились. Полицейский, не поднимаясь с колен, побелев, повторял:

— Господи. Господи.

— Вот так, — произнес Хакетт.

Мендоза отвернулся от окна и глубоко вздохнул.

— Итак, — сказал он, — теперь одна бумажная работа.

ГЛАВА 4

К половине пятого все постепенно начало приходить в порядок: тело увезли, свидетели давали показания, записаны фамилии и адреса, и Мендозе вся эта обычная процедура уже наскучила. Тянуться она будет еще долго. Он оставил Хакетта и Паллисера и срочно вызванных на помощь Грейса и Пигготта заканчивать, а сам вернулся в управление.

Его все так же тревожила блондинка. И они еще ни черта не сделали — naturalmente[24], они были в полной уверенности, что о ней вот-вот кто-нибудь заявит, и чертовски странно, что никто этого не сделал. И пусть они занимались другими делами, но все равно должны были что-нибудь предпринять по делу блондинки. Сегодня утром он попросил, чтобы в лаборатории сделали несколько копий снимка ее лица крупным планом. Теперь он пошел узнать, готовы ли фотографии.

— Только-только закончил. Хотите взглянуть? — Скарн вышел и вернулся с глянцевым снимком размером 5x7. — Конечно, не скажу, чтобы уж очень удачное фото. Мертвецы на фотографиях редко хорошо выходят. Но думаю, что любой, ее знавший, признает и здесь.

Мендоза тоже ее узнал. Очень четкий снимок, сделанный анфас. Запоминающаяся блондинка — классические тонкие черты лица, бесподобно уложенные волосы до плеч… Он поблагодарил Скарна, затем вернулся к «феррари» и поехал в Беверли-Хиллз.

«Джина, Беверли-Хиллз, Калиф» — это было почти все, что они знали о блондинке: ярлычок на ее вечернем платье из зеленого кружева. Не считая, разумеется, вскоре ожидаемого заявления об исчезновении.

Это был небольшой, но по виду чрезвычайно дорогой магазин, с отделанным черным мрамором фасадом, с дверьми зеркального стекла, на Беверли-драйв. Мендоза поставил машину на стоянку и вернулся. Не теряясь в окружении дорогостоящих предметов, он не почувствовал трепета и в роскошной обстановке Джины. На полу лежал ковер, в котором нога утопала по щиколотку, стояли несколько витрин, одно вечернее платье было небрежно наброшено на спинку кресла — подлинного — времен Регентства; вся прочая одежда, предназначенная для продажи, очевидно, помещалась за малозаметной двустворчатой дверью в задней части магазина.

Через полминуты из двери вышла стройная седовласая женщина в изящном костюме серого шелка и невозмутимо спросила;

— Чем могу служить?

Царственная, с тщательно уложенными седыми волосами, очень умеренно подкрашенная, с нежным голосом истинной леди. Ни искры удивления не промелькнуло в ее глазах, когда вместо женщины-клиентки она увидела щегольски одетого Мендозу.

Он предъявил значок;

— Лейтенант Мендоза, лос-анджелесское управление полиции. Мы пытаемся разузнать об этой девушке, миссис…

— Миссис Пивер, — сказала она. На значок она взглянула с удивлением. А Мендоза едва удержался, чтобы не повторить недоверчиво имя; хозяйка магазина больше всего была похожа на престарелую герцогиню