Неотразимый Кавалер - [3]

Но прозвище подходило и по другим причинам: во всей стране не было человека, способного так ловко управлять двуколкой или фаэтоном; его посадка, когда он выезжал верхом на охоту с борзыми, была лучше, чем у всех, кто окружал его; он великолепно стрелял и превосходно боксировал.

Таким образом, Кавалер Мельбурн был самым желанным, самым неотразимым и вызывавшим всеобщую зависть мужчиной в Лондоне.

Милорд вылез из экипажа, остановившегося на Беркли стрит, с глубокими скептическими складками на лице и плотно сжатым ртом и, войдя в холл своего лондонского особняка, отдал дворецкому шляпу и трость.

— Завтра утром в половине десятого я уезжаю в Мельбурн, Смитсон, — сказал он. — Прикажите заложить мой новый фаэтон и передайте Хокинсу, чтобы он отправился с багажом впереди меня. Пусть он возьмет быструю повозку, а не «ноев ковчег», которой он пытался воспользоваться в прошлый раз, когда я выезжал в деревню.

— Очень хорошо, милорд, — ответил дворецкий. — Для вашей светлости есть записка.

— Записка? — переспросил лорд Мельбурн, принимая конверт с протянутого серебряного подноса.

Еще до того, как прикоснуться к конверту, он догадался, от кого была записка. Нахмурившись, он прошел в библиотеку, где обычно проводил время, будучи дома один.

Дворецкий поспешил открыть перед ним дверь, и он прошел в один из самых красивых залов в Лондоне — длинный салон с книгами вдоль стен, украшенными ляпис-лазурью колоннами и резными золочеными карнизами.

— Вина, милорд? — спросил лакей.

— Я справлюсь сам, — ответил лорд Мельбурн.

Стоя и глядя на запечатанный конверт в своей руке, он подождал, пока за лакеем закроется дверь.

Он слишком хорошо знал, от кого была эта записка, и думал, не является ли она на самом деле ответом и решением всех проблем, которые волновали его в карете. Следует ли ему жениться? Не окажется ли это положение более приятным и спокойным, чем непрерывные притворные жалобы.

Медленно, чуть ли с неохотой, он распечатал конверт. Изящный, возможно, даже чувственный почерк леди Ромейн Рамси был легко узнаваем, но каждый, хоть слегка разбирающийся в почерках, почувствовал бы решимость в каждом красивом росчерке ее пера. Записка была короткой.

«Мой дорогой непредсказуемый Кузен!

Я рассчитывала, что Вы навестите меня сегодня вечером, но была разочарована. Существует много важных тем, которые я хочу обговорить с Вами. Приезжайте завтра в 5 часов, когда мы сможем быть одни. Ваша Ромейн».

Кажется, в записке не было ничего особенного, что могло бы вывести его из себя, однако он внезапно смял бумагу в плотный комок и швырнул его в пламя камина.

Он понял совершенно отчетливо, к чему стремится Ромейн Рамси, понял так ясно, словно ему было известно всю жизнь то, что леди Ромейн хотела выйти за него замуж.

Дальняя родственница, она, используя их родство, включила его в круг своих самых близких друзей еще до того, как он решил, хочет ли он этого или нет.

Однако не радоваться этому было бы неслыханной дерзостью. Леди Ромейн принадлежала к высшему свету, была самой красивой, наиболее часто провозглашаемой «несравненной» среди женщин, которые за последние годы появлялись в обществе Карлтон Хауза.

Ее выдали замуж еще ребенком, поспешно, потому что родители опасались за ее красоту. Не их вина, что Александр Рамси, достойный провинциальный сквайр, обладавший огромным состоянием, сломал себе шею на охоте как раз перед двадцать третьей годовщиной Ромейн.

Задолго до того, как истек пристойный срок траура, леди Ромейн вернулась в Лондон, приобрела дом, нашла себе приятную компаньонку и взбудоражила всех завсегдатаев Сент-Джеймского клуба. Она была красивой, она была жизнерадостной, она была остроумной, и она была богатой. Что еще мужчине нужно от его жены? А леди Ромейн выбрала своим будущим мужем Кавалера Мельбурна.

Тот сознавал это как никто другой. Он был слишком опытным, слишком хорошо разбирался в женщинах, чтобы не понимать, как тонко были спланированы маленькие уловки, когда леди Ромейн обращалась к нему за советом, спрашивала его мнение, полагалась на него как на родственника на королевских приемах, просила поддержки, так как у нее не было мужа.

Прилежным и искусным паучком она оплела лорда Мельбурна своей паутиной; но, как говорил себе лорд, он еще не был пойман. Возможно, в женитьбе и заключалось решение всех его проблем, это было именно то, чего он желал — но он не был в этом уверен.

Ромейн выглядела бы ослепительно в фамильных драгоценностях Мельбурнов. Она украсила бы его стол и его родовой замок в деревне своей элегантностью, которую у нее нельзя было отнять.

Он также видел, что, когда они оставались одни, в глубине ее глаз появлялось что-то страстное и неведомое, что, когда он целовал ей на прощанье руку, ее дыханье начинало чаще вырываться из приоткрытых губ и от волнения вздымалась грудь под кружевами.

Вечером, находясь у нее в гостях, он бывал близок к тому, чтобы уступить ее очарованию, безмолвному призыву в ее глазах и той манере, с которой она просила его перейти с ней в полумрак ее дома.

У открытых дверей ее спальни всегда горели свечи, и, тем не менее, Кавалер Мельбурн, несмотря на свою репутацию сердцееда, несмотря на то, что он никогда не отвергал благосклонности красивой женщины, не уступил леди Ромейн.